— Ступай вперед, — велел Генрих Штаден. — Разведай.
Неклюд кивком подозвал двоих, тронул коня.
Они неспешым шагом подъехали к воротам. Неклюд крикнул:
— Эй, святые отцы! Есть тут кто живой?
Хриплое карканье было ответом: в небо взмыло столько воронья, что в воздухе потемнело.
Неклюд вытащил из-за пояса ливонский пистоль.
И въехал в распахнутые ворота.
Спустя немного времени Неклюд и оба его товарища во весь опор мчались назад. Штаден привстал в стременах.
— Что такое?
— Мертвые! Мертвые там все! Валяются, где спали. И во дворе, и в кельях. Головы оторваны, как будто зверь лютовал.
Штаден подумал. Обернулся к отряду:
— А что, водятся в ваших старых лесах оборотни?
Не дождался ответа и спросил громче, но уже с другим смыслом:
— А в сказках?. .
Еще подождал, и молча поскакал к монастырю. Черные всадники сначала нехотя, потом всё быстрее, понеслись следом.
Первое, что бросилось Штадену в глаза — изуродованные, с выклеванными глазами трупы, валявшиеся под стенами. Над трупами вились черные рои мух, а запекшаяся кровь, вытекшая из разорванных глоток, была темной, с блестящим вороновым отливом.
Генрих остановил коня. Нагнулся, разглядывая труп.
— А ведь это наши, — сказал вдруг Неклюд, тревожно косясь по сторонам. — Кажись, Федора Кошкина ватага.
— Вижу, что наши, — сказал Штаден. И повернулся к отряду:
— Обыщите все кельи, все закоулки. Найдите хоть единого живого человечка!
Сам выехал за ворота, спешился, сел под деревом. Рядом пристроился дьяк Коромыслов, приданный Штадену в качестве толмача и «для доброго совета». Якобы хорошо умевший, как шепнули Штадену в приказе, «вины еретические и иные говорить». «Для советов? Нет, такой говорун — для доносов», — правильно понял Штаден, едва увидев дьяка.
Почти безбородый, длинноносый, темнолицый, — для ча еще такую харю держать?Коромыслов, не глядя на Штадена, сказал:
— Прошлой ночью случилось.
— Откуда знаешь? — спросил Штаден.
— По запаху чую.
Штаден промолчал. Видно, дьяк не только в еретических винах был осведомлен, но и в практической анатомии.
Убийца. Того гляди, пырнет ночью ножом ни с того, ни с сего…
Опричные стали возвращаться. Неклюд, зеленый лицом, доложил:
— В монастыре монахов нет. Одни опричные слуги. Все — перерезаны. Иные, видно, сопротивлялись: лежат странно. У кого птицами глаза не выклеваны, — смотрят так, будто черта увидели.
— А кони?
— Коней нет. У коновязи мётла да собачьи головы. Седел, оружия тоже нет.
— В подвал спускались? — спросил Штаден.
— Борони Господь! — испуганно перекрестился Рукавов.
Штаден хлопнул себя по колену.
— Вы, русские, дикий народ! В подвалах-то кто-нибудь живой и схоронился. А кроме того, где монастырское добро? Или покойники его попрятали? Или оборотень унес?. .
Он встал и пошел к воротам.
Неклюд посмотрел ему вслед мученическими глазами, потом, обернувшись к товарищам, снова кивнул и со вздохом поспешил за Штаденом.
Дверь в закрома была тоже распахнута. Добротная дверь с кованой перевязью: в замке торчал обломок железного ключа.
Штаден велел свернуть факел, зажег, и начал спускаться по древним каменным ступеням.