Дети могут быть очень жестокими.
Взрослые могут быть ещё хуже.
Я выскочил прямо перед Тайлером и отвел свой кулак назад. Один удар в челюсть этому прыщавому хулигану свалил того прямо на задницу. Его голова с глухим звуком стукнулась о тротуар. Без сознания.
Я тут же почувствовал себя лучше, и хоть стремление к насилию постоянно, будто крыса, прогрызало каждую мою мысль и эмоцию, то теперь, после этого удара, я ощутил, как полыхающее пламя превратилось в огонек свечи.
Зажав свой окровавленный нос, паренек сидел на земле. Когда он убрал руку и посмотрел на меня, на его лице сияла самая большая и искренняя улыбка, а зубы были покрыты кровью, выглядя великоватыми для его рта. Не такой реакции я ожидал от избитого мальчика.
— Ты не должен был меня спасать. Я всего лишь позволил ему пару раз меня ударить, прежде чем усмирил бы боль, — его голос дрожал от каждого лживого слова. Слезы текли по щекам, смешиваясь с кровью на губах.
Круг детей распался, и они вернулись к игре в футбол.
— Я не спасал тебя, — перешагнув через него, ответил я.
Я уже уходил, когда этот малыш догнал меня у песочницы.
— Естественно, не спасал. Я и сам мог бы дать ему отпор. Но, черт, приятель, этот долбаный ублюдок оказался на заднице, — выругавшись, ребенок вскинул руки и последовал за мной, пытаясь соответствовать моим размашистым шагам.
— Ага, и что с того? — спросил я.
— Он хотел, чтобы я делал его домашку по математике, и вот что я скажу тебе. Я не чья-то чертова сучка! Поэтому я сказал ему отвалить ко всем чертям, — его голос звучал приглушенно, поскольку он все еще пытался остановить кровь, сжимая ноздри вместе.
— И это все из-за того, что ты сказал ему отвалить? Поэтому он начал тебя бить? — уточнил я, хотя и не сомневался в этом. Помимо херни между моей матерью и Джоном, мне требовалась лишь какая-то мелочь, чтобы мои кулаки начали чесаться от желания ударить что-то.
Малыш усмехнулся:
— Не только… Потом я сказал ему, что круто, когда папочка не против того, что его сынуля — это вылитая морда босса его мамаши из Price Mart, — он стряхнул грязь со царапин на локтях, а затем вытер пыль с ладоней о мятые штаны цвета хаки. — Сэмюэль Клируотер. А тебя как?
Я остановился и повернулся к нему. Он протянул мне руку, и я пожал ее. Будучи худым пареньком моего возраста, он ругался как дед, который слишком стар, чтобы следить за своей речью. И кто в двенадцать лет пожимает друг другу руки?
Сэмюэль Клируотер — вот кто.
— Брэнтли Кинг, — ответил я.
— У тебя много друзей, Брэнтли Кинг? — непослушные песочно-белые волосы Сэмюэля упали ему на глаза, и он смахнул их грязными пальцами.
— Неа.
Никто в школе и близко не был таким, как я. Чувство одиночества сопровождало меня всегда, начиная с моего первого дня в детском саду. Пока все дети заучивали «Старого Макдональда» (прим. пер. : детская песня о фермере), я думал лишь о том, сколько времени осталось до темноты, чтобы можно было отправиться домой. Было еще довольно рано, да и какого бы парня моя мать ни пустила бы к нам в этом месяце, тот затеет скандал.
Быть одиночкой стало для меня обычным явлением. Шло время, и мне это начало нравиться. И хотя я был самым крупным ребенком в школе, мне, подобно призраку, все же удалось стать незаметным.