«Там, где жили свиристели…»
Там, где жили свиристели,Где качались тихо ели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей. Где шумели тихо ели,Где поюны крик пропели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей. В беспорядке диком теней,Где, как морок старых дней,Закружились, зазвенелиСтая легких времирей. Стая легких времирей!Ты поюнна и вабна,Душу ты пьянишь, как струны,В сердце входишь, как волна!Ну же, звонкие поюны,Славу легких времирей! «И я свирел в свою свирель…»
И я свирел в свою свирель,И мир хотел в свою хотель. Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток. И свирел в свою свирель, выполняя мира рок. «Огнивом-сечивом высек я мир…»
Огнивом-сечивом высек я мир,И зыбку-улыбку к устам я поднес,И куревом-маревом дол озарил,И сладкую дымность о бывшем вознес. «Мне спойте про девушек чистых…»
Мне спойте про девушек чистых,Сих спорщиц с черемухой-деревом,Про юношей стройно-плечистых:Есть среди вас они – знаю и верю вам. «Мизинич, миг…»
Мизинич, миг,Скользнув средь двух часов,Мне создал поцелуйный лик,И крик страстей, и звон оков. Его, лаская, отпустил,О нем я память сохранил,О мальчике кудрявом. И в час работ,И в час забавыО нем я нежно вспоминаюИ, ласкою отменной провожая,Зову, прошу:«Будь гостем дорогим!» «Кому сказатеньки…»
Кому сказатеньки,Как важно жила барынька?Нет, не важная барыня,А, так сказать, лягушечка:Толста, низка и в сарафане,И дружбу вела большевитуюС сосновыми князьями. И зеркальные топилаОбозначили следы,Где она весной ступила,Дева ветреной воды. «Крылышкуя золотописьмом…»
Крылышкуя золотописьмомТончайших жил,Кузнечик в кузов пуза уложилПрибрежных много трав и вер. «Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер. О, лебедиво!О, озари! «Чудовище – жилец вершин…»
Чудовище – жилец вершинС ужасным задом —Схватило несшую кувшинС прелестным взглядом. Она качалась, точно плод,В ветвях косматых рук. Чудовище, урод,Довольно, тешит свой досуг. Опыт жеманного
Я нахожу, что очаровательная погода,И я прошу милую ручкуИзящно переставить ударение,Чтобы было так: смерть с кузовком идет по года́. Вон там на дорожке белый встал и стоит виденнега!Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя?Ах, позвольте мне это слово в виде неги!К нему я подхожу с шагом изящным и отменным.
И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар,То я зову вас на вечер. Там будут барышни и панны,А стаканы в руках будут пенны. Ловя руками тучку,Ветер получает удар ея, и не я,А согласно махнувшие в глазах светлякиМне говорят, что сношенья с загробным миром легки. «Вы помните о городе, обиженном в чуде…»
Вы помните о городе, обиженном в чуде,Чей звук так мило нежит слухИ взятый из языка старинной чуди. Зовет увидеть вас пастухС свирелью сельской (есть много неги в сельском имени),Молочный скот с обильным выменем,Немного робкий перейти реку, журчащий брод. Все это нам передал в названьи чужой народ. Пастух с свирелью из березовой корыНыне замолк за грохотом иной поры. Где раньше возглас раздавался мальчишески — прекрасных труб,Там ныне выси застит дыма смольный чуб. Где отражался в водах отсвет коровьих ног,Над рекой там перекинут моста железный полувенок. Раздору, плахам – вчера и нынче – город ясли. В нем дружбы пепел и зола, истлев, погасли. Когда-то, понурив голову, стрелец безмолвно шествовал за плахой. Не о нем ли в толпе многоголосой девичий голос заплакал?В прежних сил закат,К работе призван кат. А впрочем, все страшней и проще:С плодами тел казенных на полях не вырастают рощи. Казнь отведена в глубь тайного двора —Здесь на нее взирает детвора. Когда толпа шумит и веселится,Передо мной всегда казненных лица. Так и теперь: на небе ясном тучка —Я помню о тебе, боярин непокорный Кучка!
