2007087566
Гиз. № 10612.
Ленинградский Губ лит № 21515. 25я/j л. Отпеч. 3. 000 экз.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
ГраФ Владимир Николаевич Ламздорф, автор настоящего дневника, принадлежал к высшей сановной иерархии царского времени п н в момент нашего знакомства с ним занимал пост советника министерства иностранных дел при II. К. Гирсе. Впоследствии, с 1900 по 1906 год, он сам был министром, а до этого, начиная с 1866 года, прошел длинную иерархическую лестницу в министерстве. Как это видно и из дневника, он был правой рукой и интимнейшим другом своего начальника, которому он ежедневно докладывал, знакомясь заранее со всей входящей перепиской и заготовляя ответы, которые Гире потом утверждал. Ежедневно же у иего собирались за чаем товарищи министра и прочие советники министерства и совместно обсуждали текущие вопросы. Оп нередко сам занимался зашиФровыванием и расшифровыванием секретных телеграмм, порой засиживаясь над этой неинтересной работой до глубокой ночи. Вообще, из дневника его мы ознакомляемся с тогдашними методами дипломатической работы, которые, вероятно, и сейчас еще характерны для многих буржуазных правительств — методами кабинетного творчества, чуждого контакта с живой жизнью и исчерпывающего себя в придумывании и проведении в жизнь политических комбинаций без всякого отношения к воле й нуждам народов. Ламздорф в этом отношении был типичнейший дипломат: с тонки»! и очень изящным умом он соединял настоящую светобоязнь, вздрагивавшую от малейшего соприкосновения с внешним миром и необыкновенно чувствительную к переменам погоды и настрое-
г) В одном месте своего дневника он вспоминает своего деда, который в качестве воспитателя в. кн. , впоследствии царя, Николая Павловича ездил с ним в Париж. То был Матвей Иванович Ламздорф, начавший свою карьеру еще во времена Екатерины И, участвовавший в ее турецких кампаниях в чине генерала, бывший первым губернатором вновь присоединенной Курляндии и прлу'гнвшпи при Александре 1 графский титул с присвоением Фамилии Ламбсдорф.
Повидимому, его род происходил из Вестфалии п назывался Фон дер Бегеи, ипй в «СФерах». Его записи — и . ища, близко знавшие ого, подтверждают это — изображают его человеком нелюдимым, мнительным и чуть ли не мизантропом, и это, в связи с его большим закулисным влиянием, дало в свое время повод сравнивать его с знаменитым вершителем внешне - политических судеб Германии Гольштейном, этой «гиеной с огненными глазами», как прозвал его Бисмарк. Но это сравнение совершенно неправильно: ЛамздорФа никоим образом нельзя назвать сильным человеком, а коварство и склонность к интригам в нем совершенно отсутствуют. Это была скорее тепличная аристократическая натура, непригодная для борьбы и весьма сосредоточенная в самой себе. Как образчик его проницательности и вместе с тем его наивного, почти обывательского эгоизма, любопытен один его разговор с Гирсом в 1887 году. Это был . . очень тревожный в дипломатической истории год, когда в воздухе сильно запахло порохом. «Мы говорили с министром,— записывает ЛамздорФ, — об ужасной катастрофе, которая разразилась бы в России в случае войны. Где искать безопасности, где уберечь какие-либо крохи для семьи!». Нельзя не удивляться прозорливости обоих друзей, предвидевших за тридцать лет до грозных событий, что будущая большая война будет для царской России не просто войной, а «ужасной катастрофой», т. -е. революцией, в которой погибнет не только политический режим, но и драгоценная собственность иомещичье-буржуазного общества. Как передает ЛамздорФу Гире, и он также на последнем докладе царю говорил, что «для России страшна не столько война, сколько ее последствия». Удивительно, что эти двое полунемцев, кабинетных деятелей, видели яснее и дальше, чем вся та орда царедворцев, министров, генералов и публицистов, которая толпилась вокруг и около престола. Но вместе с тем какое убожество духа, какое отсутствие чувства классовой солидарности, какой чисто животный, индивидуалистический и малодушный эгоизм! Эта дряблость характера была типичной для всего русского дворянства, как доказали перипетии нашей революции, от которой оно спасалось дювальньш бегством, не сумев оказать ей никакого серьезного сопротивления до тех пор, пока его не погнали в бой иностранцы.
