Читать онлайн «Осенняя женщина»

Александр Яковлев

ОСЕННЯЯ ЖЕНЩИНА

_{Рассказы и повесть}

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

_{О прозе Саши Яковлева}

Cаша Яковлев родился и вырос в городе Наволоки Ивановской области — а потом судьба занесла его на остров Сахалин. Люди, бывает, в местах, где родились или трудились, ищут еще каких-то особых, выдающихся примет, как будто это что-то осмысляет в их жизни, придает ей тоже некую историческую важность… Иваново? Это первые Советы рабочих, тем и отметился в истории городок. А что такое Сахалин? Это, конечно, Чехов, его историческое путешествие на заброшенный остров каторжан. Саша Яковлев, наверное, тоже ощущал Сахалин чем-то чеховским и заброшенным.

Он служил журналистом, писал очерки. Когда снова тронулся с места, оказался уже в Москве, стал её жителем. Погрузился как будто на дно. Писал. Что-то целое, без чего не могла бы осмыслиться жизнь. Свою книгу. У нее, у книги, которую писал, не было названия. Произведения из-под пера бывшего провинциального журналиста выходили странные, одинокие: крохотные какие-то, да и писалось все с долготой, для литератора неуважительной. Так же случайно, без цели, но и с трудом, крохотные эти рассказы появлялись где-то, по большинству в газетах. «Просто Юрка», рассказы дачника, появились когда-то на свет в «Литературке», и только спустя много лет эти же рассказы Саши Яковлева наконец попали в настоящий литературно-художественный журнал, были опубликованы в «Ясной Поляне». Но литератора из Саши Яковлева так и не получалось, и путей у этой странной прозы, чтобы выйти в литературный свет, так и не было.

Сашу Яковлева по этой причине язык не поворачивается все же именовать, как ее автора, Александром Яковлевым. Чувствуешь такую тяжесть в этом именовании, такую ложь и претензию, какой нет в его душе. Человек непомерно долго писал такую легчайшую, тончайшую книгу, а тяжести и косности времени, претензии собственной на что-то в этом времени нет в ней, как нет и следов литераторства.

Автор ее, должно быть, именно одиночество познал сполна. Одиночество ключ ко всей этой книге и к личности ее автора. Между написанным и личностью пролегает — как пропасть — талант. Я не хочу сказать, что личность автора этой книги считаю чем-то отдельным от его таланта. Но личность в самой полной мере проявляет себя в жизненных обстоятельствах, равно как талант проявляет себя только в творчестве — а вот творчество по воле Божьей для этого автора есть не что иное, как попытка исчезнуть на время из жизни, избыть свою личность в сотворенном блаженном мирке.

И снова: это именно «мирок», а не «мир». Огромность, серьезность мира — здесь сила угнетающая. Этого мира нельзя изменить, нельзя переиначить: оказалось, он велик и населяют его скука смертная да тоска, а омывает, как остров, океан. Человек строил этот мир как дом. Но, бывает, построенный дом оказывается огромен да холоден. Бесчеловечен. Истина здесь открывается простая: чего не объемлет душа человеческая — там холодно и тоскливо, а дом такой — бездушен. Но человек и забыл о своей душе, искушенный соблазнами этого мира да знаниями, увлеченный переделкой, перестройкой Творения, будто б дьявольской игрой. Сначала была телега, потом пришло время паровоза, потом космической ракеты… И вот усмешка: отчего-то все эти изобретения, плод воли человеческой да игры ума, легко, неотвратимо, уменьшаясь до символа уже в детских ручонках, превращаются в игрушки. Как дети играют этими игрушками, на то Саша Яковлев обращает внимание не раз, будто зачарованный тем, какое происходит простодушное перевоплощение: что было всем, то в руках ребенка делается ничем, чем-то неестественным, нелепым. Игрушку, конечно, возможно одушевить, да вот зачем, если желанней и проще поменяться этой несуразной штуковиной на что-то живое или хотя бы вкусное, как мороженое.