Гэлен Фоули
Влюбленный герцог
Глава 1
Много лет назад, кудрявым юношей, совершая длительное путешествие по Италии, он увлекся живописью и остался во Флоренции, чтобы время от времени брать уроки у одного известного итальянского мастера. Романтичный, с глазами, похожими на звезды, он последовал за легкокрылыми музами на юг, к заливу Сорренто, где впервые услышал старинную сицилийскую поговорку: «Месть — это блюдо, которое лучше подавать остывшим». И вот теперь он уже старик, утративший все иллюзии, холодный и осторожный, как римский папа, у которого на уме одни интриги. Прошли десятилетия; он давно забросил живопись, но вот сицилийская поговорка здесь, в Англии, в серый, ненастный день, неожиданным и странным образом доказала свою правоту.
Изысканный аристократ с немощным телом, Джеймс Брекинридж, граф Колдфелл, сжал шишковатыми, скрюченными ревматизмом пальцами набалдашник прогулочной трости, выточенный из слоновой кости. Одному лакею он позволил помочь ему спуститься на землю из роскошной черной городской кареты, а второй лакей держал над ним в это время раскрытый зонтик.
Дремотный покой этого места напоминал бы церковь, если бы не барабанящий дождь. Колдфелл медленно повернулся, устремил взгляд мимо невозмутимых лиц своих слуг, мимо зубчатой чугунной ограды на кладбище Святого Георгия, расположенное на Эксбридж-роуд, к северу от Гайд-парка. Три недели назад он похоронил здесь свою молодую жену. Там, где зеленел склон холма, под леденящей моросью, словно гневная игла, возносился к серым, унылым небесам ее мраморный памятник. Рядом с ним, как и предполагал Колдфелл, виднелся неясный силуэт высокого, сильного, погруженного в задумчивость человека; обдуваемый ветром, он стоял удрученный, опустив широкие плечи; ветер развевал полы его черного плаща.
Хоуксклиф.
Губы Колдфелла растянулись в тонкую линию. Он взял у лакея зонт.
— Я не задержусь.
— Да, милорд.
Опираясь на трость, он медленно поплелся по усыпанной гравием дорожке.
Тридцатилетний Роберт Найт, девятый герцог Хоуксклиф, казалось, не заметил его приближения и стоял каменно неподвижно, как памятник из черного мрамора. Мокрые волнистые черные волосы прилипли ко лбу, холодные струйки дождя бежали по окоченелым щекам, обтекая суровый профиль, а он, не отрываясь, смотрел на желтые нарциссы, посаженные на ее могиле.
Колдфелл поморщился, понимая, что сейчас он не по-джентльменски вторгнется в горе другого человека. Он мог бы оправдать себя тем, что из всех представителей более молодого поколения Хоуксклиф был единственным, кого он уважал. Некоторые тори старого образца, в париках с косичками, считали взгляды молодого магната настораживающе либеральными, но никто не мог отрицать, что Хоуксклиф был в два раза более стоек в своих убеждениях, чем его слабовольный отец.
Роберт стал герцогом в семнадцать лет, твердой рукой управлял тремя огромными имениями и вырастил четверых буйных младших братьев и маленькую сестру практически самостоятельно. Не так давно Роберт произнес речь в палате лордов, и в ней звучало столько силы и красноречия, что все повскакивали со своих мест. Честность Хоуксклифа даже не ставилась под сомнение: его честь можно было сравнить с колоколом лучшего литья. Многие представители нынешней молодежи, например родной племянник Колдфелла и его наследник, дуралей сэр Долф Брекинридж, считали так называемого образцового герцога надменным придирой, но, по мнению более мудрых людей, Хоуксклиф был безупречен во всем.