Читать онлайн «Последнее послание из рая»

Клара Санчес

Последнее послание из рая

I

То, что есть человек, что Ты помнишь его?…

Псалом 8

Жили мы между Ипером и Соко-Минервой, ближе к Иперу, в двухэтажном домике с большой верандой наверху. Здесь я еще ребенком много катался на автомашине «альфа-ромео», которая заводилась с пол-оборота. Наш дом был своего рода шале с садом, очень ухоженным во времена моего детства и менее ухоженным ко времени моего отрочества. Это был дом номер шестнадцать по улице Рембрандта, которая шла слегка под уклон к автобусной остановке. Там внизу, на другой стороне дороги, простирался огромный, распродававшийся под застройку пустырь, на котором одиноко приютился небольшой красный навес при автобусной остановке. Порой стены навеса, которые защищали людей от ветра и дождя, кто-то разбивал, отчего земля вокруг него была всегда усыпана мелкими осколками стекла. В этих случаях люди, ожидавшие автобуса, прятались, проклиная судьбу, между не дававшими никакой защиты железными рамами, пока не появлялся семьдесят седьмой автобус. За несчастными путниками и за огромным пустырем вырисовывалась гряда гор, покрытая снегом зимой и голубой дымкой летом. Сначала, перед тем как равнинные и слегка всхолмленные места оказались застроенными шале, почти вся эта местность представляла собой огромный пустырь, на котором лето было настоящим летом, а зима – настоящей зимой. Летом птицам приходилось с трудом преодолевать плотное, знойное марево, а зимой уголь блестел, как лед. Тогда вошло в моду топить печи и камины углем и дровами, чтобы было видно, откуда идет тепло. Темными декабрьскими вечерами огонь освещал большой зал нашего дома, а мы около этого огня укрывались от холода, который приходил с гор и с неба. В такие дни мама надевала на меня свитер с капюшоном и варежки и отвозила в Соко-Минерву, там она пила пиво и любовалась, как я вожу «альфа-ромео».

Большинство семей не выносили унизительного ожидания семьдесят седьмого автобуса и пользовались для поездок либо одной, либо двумя машинами, либо одной машиной и мотоциклом. Велосипедами пользовались только дети не старше пятнадцати лет. На нашей улице жило несколько моих приятелей, с которыми я ходил сначала в детский садик, потом в начальную школу, а позднее и в среднюю.

Менее внимательные родители не замечали, как быстро мы росли и отпускали длинные волосы. Мой отец, пока я рос, бывал дома редко и плохо узнавал моих друзей, да и на меня порой смотрел с удивлением, словно не понимал, кто это перед ним стоит. «Ну, мать твою! – говорил он в этих случаях.  – Как быстро летит время».

До тринадцати лет, то есть за два года до того, как я перестал пользоваться велосипедом, моя мама присоединилась к группе женщин, которые занимались тем, что надолго уезжали в Ипер за покупками, водили нас по утрам в школу, а во второй половине дня – на уроки английского языка и карате. Кроме того, группа готовила детские праздники, участвовала в мероприятиях Ассоциаций родителей школьников. Позднее, когда для нас наступило время ездить в Мадрид в поисках развлечений, эта группа ожидала нас на остановке автобуса, который постоянно опаздывал. А однажды я услышал, как мама сказала в сердцах, что пропала ее молодость. Сказала она это, не обращаясь ни к кому персонально, словно говорила сама с собой. С этого момента она перестала заниматься мной и ухаживать за садом. Моя учеба больше ее не интересовала. Она прекратила заниматься кухней, одеждой и даже моим отцом и уже больше не ждала его из многочисленных поездок, не ложась спать. Мать решила заниматься только собой.