Зависть
Можем строчки нанизыватьПосложнее, попроще,Но никто нас не вызоветНа Сенатскую площадь. И какие бы взгляды выНи старались выплескивать,Генерал МилорадовичНе узнает Каховского. Пусть по мелочи биты выЧаще самого частого,Но не будут выпытыватьИмена соучастников. Мы не будем увенчаны... И в кибитках, снегами,Настоящие женщиныНе поедут за нами. Мужчины мучили детей
Мужчины мучили детейУмно. Намеренно. Умело. Творили будничное дело,Трудились - мучили детей. И это каждый день опять:Кляня, ругаясь без причины... А детям было не понять,Чего хотят от них мужчины. За что - обидные слова,Побои, голод, псов рычанье?И дети думали сперва,Что это за непослушанье. Они представить не моглиТого, что было всем открыто:По древней логике земли,От взрослых дети ждут защиты. А дни всё шли, как смерть страшны,И дети стали образцовы. Но их всё били. Так же. Снова. И не снимали с них вины. Они хватались за людей. Они молили. И любили. Но у мужчин "идеи" были,Мужчины мучили детей. Я жив. Дышу. Люблю людей. Но жизнь бывает мне постыла,Как только вспомню: это - было!Мужчины мучили детей! Нелепые ваши затеи
Нелепые ваши затеиИ громкие ваши слова... Нужны мне такие идеи,Которыми всходит трава. Которые воздух колышут,Которые зелень дают. Которым все хочется выше,Но знают и меру свою. Они притаились зимою,Чтоб к ним не забрался мороз. Чтоб, только запахнет весною,Их стебель сквозь почву пророс. Чтоб снова наутро беспечно,Вступив по наследству в права,На солнце,Как юная вечность,Опять зеленела трава. Так нежно и так настояще,Что - пусть хоть бушует беда -Ты б видел, что все - преходяще,А зелень и жизнь - никогда. Поэзия не страсть, а власть,
Поэзия не страсть, а власть,И потерявший чувство властиБесплодно мучается страстью,Не претворяя эту страсть. Меня стремятся в землю вжать. Я изнемог. Гнетет усталость. Власть волновать, казнить, прощатьНеужто ты со мной рассталась? Не верь, что ты поэта шире
Не верь, что ты поэта ширеИ более, чем он, в строю. Хоть ты решаешь судьбы мира,А он всего только свою. Тебе б - в огонь. Ему - уснуть бы,Чтоб разойтись на миг с огнем. Затем, что слишком эти судьбыКаким-то чёртом сбиты в нем.
И то, что для тебя, как небо,Что над тобой - то у негоКасается воды и хлебаИ есть простое естество. Хотя б прислал письмо ошибкой
Хотя б прислал письмо ошибкойИз дальней дали кто-нибудь. Хотя бы женщина улыбкойМеня сумела обмануть, -Чтоб снова в смуглом, стройном телеЯ видел солнца свет и власть,Чтоб в мысль высокую оделасьМоя безвыходная страсть. Генерал
Малый рост, усы большие,Волос белый и нечастый. Генерал любил Россию,Как предписано начальством. А еще любил дорогу:Тройки пляс в глуши просторов. А еще любил немногоСоль солдатских разговоров. Шутки тех, кто ляжет утромЗдесь, в Крыму иль на Кавказе. Устоявшуюся мудростьВ незатейливом рассказе. Он ведь вырос с ними вместе. Вместе бегал по баштанам... Дворянин мелкопоместный,Сын - в отставке капитана. У отца протекций много,Только рано умер - жалко. Генерал пробил дорогуТолько саблей да смекалкой. Не терпел он светской лени,Притеснял он интендантов,Но по части общих мненийНе имел совсем талантов. И не знал он всяких всячинО бесправье и о праве. Был он тем, кем был назначен, -Был столпом самодержавья. Жил, как предки жили прежде,И гордился тем по праву. Бил мадьяр при Будапеште,Бил поляков под Варшавой. И с французами рубилсяВ севастопольском угаре... Знать, по праву он гордилсяВерной службой государю. Шел дождями и ветрами,Был везде, где было нужно... Шел он годы... И с годамиПостарел на царской службе. А когда эмира с ханомВоевать пошла Россия,Был он просто стариканом,Малый рост, усы большие. Но однажды бывшим в силеСтарым другом был он встречен. Вместе некогда дружили,Пили водку перед сечей... Вместе всё. Но только скороКнязь отозван был в Россию,И пошел, по слухам, в гору,В люди вышел он большие. И подумал князь, что нужноСтарику пожить в покое,И решил по старой дружбеВсе дела его устроить. Генерала пригласилиВ Петербург от марша армий. Генералу предложилиСлужбу в корпусе жандармов. - Хватит вас трепали войны,Будет с вас судьбы солдатской. Все же здесь куда спокойней,Чем под солнцем азиатским. И ответил строгий старец,Не выказывая радость:- Мне доверье государя -Величайшая награда. А служить - пусть служба длитсяСтарой должностью моею... Я могу еще рубиться,Ну, а это - не умею. И пошел паркетом чистымВ азиатские Сахары... И прослыл бы нигилистом,Да уж слишком был он старый.
