Джеффри Чосер. Книга о королеве.
Вступление
Клянусь: уразуметь невмочь,
Как не погибну! День и ночь
Вотще и втуне кличу сон!
И, бодрствованьем изнурен,
Не примечаю, что и как
Творится вкруг; полночный мрак
И свет полдневный наравне
Все чувства притупляют мне.
Я ни восторгов, ни скорбей
Не знаю больше, хоть убей;
Сражен бессонницей, живу,
Готовый бредить наяву;
И чудится, сойду с ума,
Коль не придет ко мне дрема.
Отколь сия взялась невзгода?
Вы сами знаете: природа
Велела всякому из нас
Покой вкушать в урочный час;
А коль покоя не вкусил –
Надолго ли достанет сил?
Всю живость, весь былой задор
Утратил я с давнишних пор.
И поутру, и ввечеру
Во страхе мыслю: днесь умру
И вечный обрету покой!
Согбенный черною тоской,
Не в силах я расправить грудь.
И думы горькие отнюдь
Не покидают головы…
«Но что же, – подивитесь вы, –
С повествователем стряслось?»
Увы, нелегок ваш вопрос,
И как ответствовать, не вем
Наверняка; но все же нем
Не буду: мню, о добрый друг,
Сия бессонница – недуг,
Которым целых восемь лет
Злосчастный мается поэт.
К единственному же врачу,
К целебнице… Но не хочу
Сердечную тревожить боль!
Прошу, о добрый друг: дозволь
К повествованью выйти вспять.
…Намедни, уж не чая спать,
Я сел в постели. Мой слуга,
Чтоб ночь казалась не долга,
Принес роман старинный вмиг –
Поскольку я любитель книг,
Не любящий тавлей и зерни,
Несмысленной любезных черни.
Да, чтение – удел господ!
То был сказаний древних свод,
Уложенных в чеканный стих
Поэтами времен былых,
Чтоб сохранялся каждый миф,
Доколе разум в мире жив.
Латинский мне вещал язык
Про жизнь владычиц, и владык,
И олимпийцев. На сей раз
Меж прочих я сыскал рассказ
О дивном деле, бывшем встарь:
Жил некогда в Элладе царь
Кеик; и лучшую средь жен
Себе в супруги выбрал он.
Супругу звали Алкионой.
И вскоре вздумал по соленой
Пуститься хляби, морем плыть
Кеик – мой стих утратит прыть,
Поведав перечень причин.
Короче: грянул гнев пучин!
Не стало проку от весла,
И мачту буря прочь снесла.
Корабль разбился на куски –
Ни человека, ни доски!
Так царь Кеик пошел ко дну.
Предчувствие томит жену:
«Куда поделся? Уж немало
Тревожных суток миновало!
Ведь не за тридевять земель
Уплыл – а нет его досель!»
Предчувствие жену гнетет
И дни, и ночи напролет:
«Уж не приплыть назад царю!»
Но здесь перо свое смирю:
Сумею высказать едва ль,
Насколько мне беднягу жаль.
Когда минул предельный срок,
Гонцов на запад и восток –
Но втуне! – выслала вдова…
«Увы! Ужели я права?
Мой муж, любовь моя, мой бог –
Ужель на дно морское лег?
Я хлеба есть не стану впредь,
Клянусь, о Гера – лишь ответь!
Даю немедля сей обет –
Лишь молви: жив он, или нет?»
…Я оторвал от книги взор,
И слезы тихие отер.
В бессоннице – изрядный вред,
Но сколь на свете горших бед!
Ни слова не слыхать от Геры.
Терзаясь паче всякой меры,
Царица пала ниц: «Увы!
Гонцы не принесли молвы,
И та, чей брат и муж – Кронид,
Увы, безмолвие хранит!
О смилуйся же, госпожа!»
Теряя разум, вся дрожа,
Кричит она: «Молю, нарушь
Молчание! О, где мой муж?
Узрю ль его? Привечу ли?