ОБ ОРАТОРЕ
M. TULLI CICERONIS
DE ORATORE
AD Quintum fratrem
libri tres
Квинту Цицерону
КНИГА ПЕРВАЯ
[Вступление. ] 1. Когда я размышляю о старине, брат мой, Квинт, и воскрешаю ее в памяти, что случается
нередко, мне всегда блаженными кажутся те, кто жил в лучшие времена республики, кто блистал и
почестями и славой подвигов, и кто мог пройти жизненное поприще так, чтобы на государственной службе
не знать опасностей, а на покое сохранять достоинство. Так было время, когда я думал, что и мне по
справедливости и по общему признанию можно будет предаться отдыху и обратиться к любимым нами
обоими славным наукам, если по преклонности лет и по завершении всего ряда должностей всем моим
бесконечным заботам на форуме и хлопотам о почестях придет конец. Но эту надежду, на которую
обращены были мои помыслы и намерения, обманули как тяжелые общественные бедствия, так и
превратности собственной моей судьбы. В то самое время, когда, казалось, можно было особенно рас-
считывать на покой и безмятежность, вдруг грянули грозы, взбушевались бури, — и вот, несмотря на все
мое желание и ожидание, я так и не мог насладиться досугом, заняться усидчиво теми науками, которым мы
были преданы с детства, и снова возделывать их нашими общими усилиями. Юность моя совпала как раз с
потрясением прежнего порядка вещей, консульство поставило меня среди самого разгара решительной
борьбы за существование государства, а все время после консульства до сих пор я противостою тому
погибельному потоку, который мне удалось отвратить от общества, чтобы обрушить на мою собственную
голову.
И все ж, несмотря на весь гнет обстоятельств и на недостаток времени, я последую своему влечению к
науке, и тот досуг, который мне оставят козни врагов или тяжбы друзей иль дела государства, отдам
преимущественно литературной деятельности. Тебе же, брат мой, уж, конечно, не будет у меня отказа, обратишься ли ты ко мне с советом или с просьбой, потому что ничьему авторитету и ничьим желаниям я не
покоряюсь охотнее, чем твоим. 2. В данном случае я считаю нужным возвратиться к воспоминанию об
одном давнем происшествии: правда, оно не вполне сохранилось в моей памяти, но думаю, что оно лучше
всего ответит на твой вопрос: ты узнаешь, как смотрели на всю теорию красноречия те, которым не было
равных и в речах, и в славе. Ты не раз говорил мне, что сочинение, которое когда-то в дни моего отрочества
или нежной юности вышло из моих школьных записок, было незаконченным и незрелым, что оно уже
недостойно моих лет и моей опытности, почерпнутой из стольких важных дел, которые мне приходилось
вести, и что я должен издать об этом предмете что-нибудь более обработанное и совершенное. Кроме того, при наших рассуждениях ты нередко расходишься со мной во мнениях: я полагаю, что красноречием можно
овладеть лишь сравнявшись в знаниях с образованнейшими людьми, тогда как ты совершенно отделяешь