Виктор Ерофеев
Мужчины
Утреннее чудо
Это — мальчик, который моется за занавеской. Это — бар, который работает допоздна. Это — последний поезд. Это — жесткий вагон. На борту вертолета надпись: «Смерти нет». Мужчина начинается с утренней эрекции.
Она приходит ниоткуда, по собственному велению, невзирая на лица. Приятно сознавать, что мои друзья и враги приведены ею к общему знаменателю, обезоружены в своих постелях. Сильнее всякой идеологии, она реактивна и интерконтинентальна, с ней просыпаются папа римский и разные думские фракции, голливудские звезды, нацисты, китайцы, старьевщики, дипломаты, бандиты, издатели моих книг, британские принцы, международный красный крест.
Она — отрицание голой механики.
Это — нирвана со всеми признаками дерзости и богобоязни, возбуждения вне возбуждения.
Это — распредмеченный фантазм, когда я, по правде сказать, не объявлен ни субъектом, ни объектом, точнее, я предчувствую себя субъектом, превращающимся в объект.
Она оживляет меня. Я оживляю ее. Мы оживляемся.
На первый взгляд, она целиком состоит из патетики и экзальтации, из мишуры, из розовой поросятины, соловьиных клятв и братьев Карамазовых, короче, из обращающих на себя внимание достижений телесного духа, хотя, на самом деле, в ней нет ничего патетичного. Как всякое выдающееся явление, она скромна.
Она — случайность и приключение.
Она — светлая скорбь освобождения от обязательств.
Из-за присущей ей очевидности, она — закрытое силовое поле. В отличие от всех других форм жизненной имитации, в ее случае нельзя отрицать, что вещь там есть.
Она предает забвению два института: семью и любовь.
Я прозреваю в ней гамму эмоциональных оттенков (от гордости до конфуза) и сущностей — материальные сущности, побуждающие к физическому, химическому, оптическому изучению, и сущности региональные (восходящие к эстетике, истории, социологии).
Жизнеутверждение утренней эрекции дорогого стоит.
Верность ей — лучший девиз для мужчины.
Время утренней эрекции — сугубо
Вместе с тем, культура в своей совокупности воздвигнута на утренней эрекции, является ее продолжением, дополнением, заветом, лучше сказать, комментарием.
Пушкин — утренняя эрекция в образе русского поэта.
Вермеер и Пикассо — ее двойники.
Гомер — ее присказка.
Данте — ее комедия.
Пруст — многотомная память об утренней эрекции.
Шуберт — ее музыкальный аналог.
Кант — ее извержение.
Кафка — прерванная поллюция.
Утренняя эрекция — состояние чистой, ничем не замутненной витальности. Для любого, кто держит ее в руке, это проверка качества жизни. Утренняя эрекция — перст Бога.
Именно в обстановке остановившейся интерпретации и заключается ее достоверность. Я до изнеможения констатирую: это было.
Она не имеет под собой никаких оснований. У нее нет прописки, она беспаспортна. Желание, не обусловленное конкретным желанием, она не хочет знать ничего, кроме себя. Она не может быть предметом описания, поскольку раскачивает меня между двух языков, повелительным и приблизительным.