Николай Фробениус
Застенчивый порнограф
Bibliotheca Stylorum
I
На животе лежало пятно света. Солнце поднялось, и горячий обжигающий диск передвинулся на грудь. Он сидел на скамейке и смотрел на карман. Платье Сары было соломенно-желтое. Спереди красовался карман. Что в этом кармане? Она уставилась на крышу дома, а ее пальцы гладили платье, скользили по нему. Глаза у Сары были широко раскрыты. Над скамейкой распростерло ветки мертвое грушевое дерево. Небо поменяло окраску. Приближалась осень. В глазах Сары светились огоньки. По утрам она казалась ужасно таинственной. Интересно, что у нее в кармане? Он кашлянул и спросил:
— Ну и что у тебя там сегодня?
Солнце скользнуло с ключицы и переместилось на темную планету сердца. Грудь стало обжигать, он весь наполнился светом.
Сара закрыла глаза и потерла себя по карману. Казалось, она думает о чем-то до того хорошем, о чем не хочется говорить. Симон уставился на карман. Интересно, что же в нем? Если бы у него были деньги, он охотно дал бы ей их, лишь бы это узнать. Над крышами домов пролетела, не издав ни одного крика, чайка. Небо в это утро было просто мечта для нее. Ночью он думал о жизни, о звуках хлопающих крыльев чаек над домами. Сара блеснула белозубой улыбкой. Ему становилось худо, когда она ослепляла его улыбкой. «Прекрати! — думал он. — Я сейчас просто лопну, если ты не перестанешь!» Что же такое у нее в кармане? Яркий свет обжигает кожу.
Хоть бы солнце зашло за тучу! Он старался думать о чем-нибудь мрачном и печальном.Было воскресное утро, половина восьмого. Взрослые беззвучно спали в доме Симон и Сара сидели на заднем дворе под мертвым грушевым деревом, под небом, представлявшим не что иное, как лоскут Вселенной. Лето подходило к концу. В кармане у нее лежало что-то, и ему было ужасно интересно на это посмотреть. И так происходило каждое утро. Они просыпались рано, набрасывали на себя одежду и выскальзывали из дома, чтобы не разбудить взрослых. Иногда она просыпалась раньше него, тогда его будил свист за окном.
Кровать была тяжелая, как давно забытые сны. Каждое утро они сидели на скамейке и болтали. Под конец она показывала ему свой секрет. Симон смотрел на ее пальцы, на бледную шею, на темно-рыжие волосы, прикасающиеся к шее. Он заглядывал ей в глаза. Ее губы были похожи на улитку. Они сидели на скамейке под засохшей грушей рядом с велосипедным штативом, на заднем дворе дома двадцать четыре на Маркусгатен. Им была знакома каждая трещина на фасаде, каждый узор на кухонных занавесках. Из квартиры на первом этаже всегда доносился один и тот же запах специй. Им был знаком бой часов в квартире Виктора на третьем этаже, они знали, какого цвета каждая пара обуви у тетки Симона. Они знали, что один человек из П. однажды сфотографировал на скамейке под грушей голую девушку, но это было задолго до того, как с груши облетели листья. Они знали все об этом дворе и не могли представить себе, что когда-то он выглядел иначе.
Семь дней спустя все изменилось. Семь дней спустя им стало безразлично, выглядит ли все так, как прежде. Но в это утро они еще не знали, что должно случиться, и если бы кто-нибудь сказал им, они ни за что не поверили бы ему.