Кеннет Оппель
Огненное крыло
Посвящается Филиппе, Софии и Натаниэлю
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Гриффин
Дождь шел весь день, и теперь, под полной луной, лес серебрился во влажной дымке. «После дождя запахи всегда становятся сильнее», — подумал Гриффин, паря над мокрым лесом. Снизу поднимался густой аромат земли и прелых листьев, от пихт и сосен терпко пахло смолой.
Внезапно Гриффин уловил какой-то незнакомый запах, непохожий на лесные, и почувствовал, как его шерстка встала дыбом. Он расширил ноздри и снова принюхался, но запах уже пропал. Возможно, неподалеку пробегал скунс. Запах был острый, но… какой-то более пряный и опасный. Гриффин запомнил его, чтобы, вернувшись на рассвете в Древесный Приют, рассказать о нем матери. Затем изогнул крылья и полетел к месту, где особенно любил охотиться.
В долине, на небольшом пригорке, рос клен-великан; в округе не было другого дерева с такой густой и раскидистой кроной. После Древесного Приюта Гриффин больше всего любил это место. Ему нравилось, как лунный свет омывает листву серебром, а в ветреную погоду листья шелестят, словно крылья тысячи летучих мышей, разом поднявшихся в воздух.
Кружа над кленом, Гриффин раскинул звуковую сеть, и вернувшееся эхо нарисовало в его сознании крону в мельчайших деталях, которых он никогда бы не увидел глазами. Теперь можно было различить каждый сук, каждую веточку, каждый лист и даже прожилки на нем.
И, конечно, гусениц.
Они были повсюду. Клен, как и многие другие деревья в лесу, буквально кишел ими. Эти гусеницы шелкопряда уже объели половину листьев. Каждую ночь на прошлой неделе Гриффин прилетал сюда и наедался, но на следующую ночь гусениц, казалось, становилось еще больше, чем накануне. Только посмотрите, здесь их, наверное, сотни! В желудке у него заурчало от голода.
Он сложил крылья и нырнул вниз, шаря перед собой локатором. Первую гусеницу он сбил хвостом прямо с ветки, подкинул ее крылом, а затем отправил прямо в рот. Пролетев под веткой, он развернулся и схватил еще двух, болтающихся на нитях. Следующей оказалась гусеница, которая уже завернулась в лист, — приблизившись, Гриффин одним шлепком выбил ее в воздух. Мохнатые гусеницы щекотали горло, во рту после них оставался кисловатый привкус, но к этому можно привыкнуть.
— И тебе не надоело?
Гриффин посмотрел вверх и увидел Луну, тоже детеныша из их колонии, которая висела на ветке неподалеку от него.
— Они не так уж плохи, — отозвался он.
На самом деле он ел гусениц, потому что при этом чувствовал себя полезным. Гусеницы были на редкость прожорливые; мама сказала, что, если дать им волю, они могут обглодать половину леса. Эта мысль испугала Гриффина. Он не хотел видеть лес начисто объеденным, особенно свой любимый клен. Ужасное зрелище вставало перед его глазами. Без деревьев почву смоет, а без почвы здесь больше ничего не вырастет, негде будет жить, нечего есть, и сереброкрылы умрут от голода или будут вынуждены искать себе новое пристанище!
Поэтому Гриффин и стал есть гусениц.
Каждым глотком он помогал предотвратить катастрофу. По крайней мере, ему так казалось. Но он не сказал этого Луне. Она и так думает, что он немного не в себе.