Ясунари Кавабата
Голос бамбука, цветок персика
С какой же это поры он стал ощущать в себе голос бамбука, цветы персика?
А теперь ему уже не только слышался голос бамбука – он видел этот голос, и он не только любовался персиковым цветом – в нем зазвучал цветок персика.
Бывает, прислушиваясь к голосу бамбука, слышишь и шепот сосны, хотя она бамбуку не родня. Бывает, глядишь на цветок персика и видишь цветок сливы, хотя ему еще не время цвести. Такое с человеком случается не так уж редко, но к Хисао Миякаве это ощущение пришло уже в преклонные годы.
Позапрошлой весной Миякава увидел на холме, что за домом, сокола, и ему кажется, что он видит его и сейчас.
Невысокая горная гряда обрывается позади дома Миякавы холмом, напоминающим бугорок в конце восковой капли. Свинцового цвета скалы у основания холма сплошь покрыты тропическим папоротником. На склоне не видно высоких деревьев, но он настолько густо зарос, что напоминает зеленую ширму. И только на самой вершине одиноко стоит большая высохшая сосна.
Прошло много лет с тех пор, как сосна засохла и потеряла все свои иглы, не стало мелких веток, сохранились лишь толстые, крупные ветви, да и у них пообломались концы. Так и стоит она, словно вонзившись в небо.
Когда Миякава увидел сокола, сидевшего на вершине сосны, он едва не вскрикнул от удивления. Ему бы и в голову никогда не пришло, что сюда может прилететь сокол. Это казалось каким-то чудом. Но сокол сидел на сосне – сильный и смелый.
Огромная сосна словно стала меньше после того, как на ее вершину опустился сокол. Он сидел не шелохнувшись, горделиво выпятив грудь. Миякава любовался птицей и ощущал, как в него вливается соколиная сила.
Был весенний вечер. Высохшая сосна напоминала черную иглу, вонзившуюся в нежно-розовое, окутанное легким туманом небо. Там, на вершине, казалось, происходило нечто совершенно не связанное с окружающим.
«Нет, сокол вовсе не прилетел сюда по этому туманному вечернему небу. Он возник здесь, на месте, ради меня. И никуда не улетит…» – думал Миякава и, удивляясь собственным мыслям, глядел на птицу.
Ему представилось, будто в бушующем пламени распустился огромный цветок белого лотоса. Бледное весеннее небо ничем не напоминало бушующего пламени, а сокол не имел ничего общего с белым лотосом. И все же от сильной птицы, сидевшей на вершине засохшего дерева, веяло спокойствием, спокойствием белого лотоса в бушующем пламени. Белый лотос…
Постепенно удивление и священный трепет, от которых перехватило дух, сменились уверенностью, что прилет сокола – хороший знак, доброе предзнаменование. Миякаву охватила беспредельная радость.
Прежде ему не приходилось ни видеть самому, ни слышать от кого-либо о том, что в этот городок, расположенный на морском побережье близ Токио, залетали соколы. И вот сокол был перед ним. Как он попал сюда? Была ли это случайность – просто сбился с пути и опустился передохнуть на вершину сосны? Или, может быть, у него была определенная цель? Наконец, что побудило его сесть на вершину именно этой сосны?
Миякава не считал это игрой случая. Нет, так должно было произойти. Миякаве казалось, будто «юкол прилетел сюда, чтобы о чем-то поведать ему.