Мо Янь
Тетушкин чудо-нож
До сих пор не могу понять, какой смысл таится в этой народной песне. «Выдай меня, за кого пожелаешь» — и за землероба, нищего-попрошайку, разбойника, убивающего людей и грабящего торговцев, — тоже можно выдать? Видимо, да. А вот за кузнеца нельзя. Дела у кузнецов в мелком производстве села, должно быть, идут получше, чем у обычных деревенских жителей: их ремесло не только позволяет получать более высокий экономический доход, чем у земледельцев, но и вызывает уважение со стороны последних. Если серьёзно смотреть на реальное положение в деревне, неизбежно возникает вопрос, почему та девица, которая пела эту песню, могла так страшиться кузнеца? Конечно, ниоткуда не следует, что она его боялась. «У него под ногтями сажа», — как будто, выйдя замуж за кузнеца, она перестала бы следить за гигиеной. «На глазах — слезы» — эта строка совсем непонятна. Вообще говоря, на глазах у мужчины — на глазах у любого мужчины, имеющего дело с металлом, — слезы выглядят очень даже лирично: они рождают игру воображения. Прослезившийся мужчина может вызвать у женщины жалость и даже любовь. Возможно, самая первая девица, затянувшая эту песню, именно потому и не желала связывать судьбу с кузнецом. С учетом всего сказанного, я и подумал, что за этой песенкой обязательно кроется какая-нибудь необыкновенная история с закрученным сюжетом.
И я, вооружившись методом дедукции, совершенно неожиданно для себя сочинил рассказ.
Хотелось бы верить, что у меня получилось всего лишь изначально лишенное смысла, написанное экспромтом, хоть сколько-нибудь складное произведение, предназначенное для детей.
Эту народную песню я слышал из уст нашей соседки, тетушки Сунь.
Конечно, ее вполне можно было бы назвать детской песенкой. Тетушка Сунь запомнилась мне шапкой седых волос на голове. Мои родители звали ее «тетей», но мне она, на самом деле, по возрасту годилась в бабки. Мне непонятно, какая родственная связь существовала между нашими семьями несколько поколений назад, но тетушка Сунь в воспоминаниях о детстве всегда представлялась лицом значимым.Я никогда не видел ее мужа. Но он, без всякого сомнения, когда-то у нее был, потому что она имела двоих сыновей. Мне не доводилось встречаться с ними, я лишь сталкивался с двумя дочками ее старшего сына и дочкой младшего. Все трое почти не отличались по возрасту и дружили со мной и моей старшей сестрой.
Семья тетушки Сунь жила в камышовой хижине из трех комнат, вокруг которой стояла низкая стена с цоколем, покрытым дикой травой; ворота отсутствовали. Позади хижины росла дюжина белых софор, в пору цветения их благоухание достигало нашего дома; а когда осыпались цветы, крыша тетушкина дома становилась белой. Бывало, я ел бутоны с этих софор — сладкие-сладкие, а если съесть много, то чуть терпкие. Однажды тетушка даже угостила нас кукурузной лапшой, сваренной на пару вперемежку с этими бутонами, — она получилась клейкой-клейкой и скользкой. Во дворе у тетушки стояло гранатовое дерево.