Живая душа
ИВАН-ЧАЙ С БЕЛЫМИ ЦВЕТАМИ
На лабазе — дощатом помосте, спрятанном в густых ветках сосны, — сидеть было неудобно. Казнь египетская: шевельнуться нельзя, кашлянуть нельзя, даже комаров, облепляющих лицо, отогнать нельзя. Хорошо еще, Александр взял у жены платок и повязал им голову — хоть лоб, шея и уши закрыты. А то бы не вытерпеть. Надо иметь дубленую шкуру, чтоб охотиться таким вот старинным способом — «на засидке». Да и кто теперь так охотится?
В последние годы волков били с вертолета. Быстро, удобно. Когда почти всех выбили, вдруг обнаружилось, что волк — тоже полезный зверь. Сейчас уцелевших «серых разбойников» пересчитывают, оберегают от полного уничтожения. И, наверно, Александру еще предстоит объяснение с каким-нибудь охотинспектором — почему, дескать, самовольничаешь? Но жизнь всегда сложнее правил, для нее придуманных. Прежде Александр не охотился на волков, хоть за каждую голову, даже щенячью, полагалась премия, а вот сейчас, когда премии не будет, а скорее всего будут неприятности, Александр отправился на охоту. И ждет своего волка.
Ночной ветер, постепенно менявший направление, стих. Около часа продержится безветрие, серенький дымноватый воздух замрет, как стоячая вода. Потом, на переломе к рассвету, появится утренний ветерок. Он потянет вон оттуда, со стороны леса. И волк, выйдя к опушке, не сможет учуять человеческого запаха, не заметит охотника.
Он опытен, этот уже дряхлеющий зверь с великолепной громадной башкой, сухими лапами и нежной, как иней, сединой на загривке. Он опытен, осторожен, хитер, и если бы не его странная, непонятная жадность, он бы спокойно дожил свой век.
Черт его дернул полезть за легкой добычей. В лесу еще достаточно и зайцев, и лосей, и отяжелевших от сытного осеннего корма тетеревов. Мог бы не сталкиваться с людьми. Мог бы сообразить, что на его хитрость люди ответят своей хитростью.
В первый раз Александр даже не успел его увидеть. И коровы его не почуяли — мирно бродили по низкорослому ельнику, лакомясь грибами. Заворачивая стадо к дому, Александр вышел на топкую моховую поляну и не сразу понял, отчего рыжая телка лежит на боку среди ярко-зеленых кочек. Лежит неловко, заломив голову, не двигаясь. Горло у нее было распорото, вырвано кусками; еще теплая, парная кровь стекала в мох и исчезала в нем, не пачкая резные стебельки.
Александр сорвал с плеча ружье, выстрелил в воздух. И еще выстрелил, и еще. Волк должен был испугаться этих выстрелов. Он был где-то неподалеку — бесплотная серая тень за стволами, — и он должен был испугаться, осесть на лапы от страха, а потом стремительно кинуться прочь от опасного места. Волки никогда не охотятся вблизи своего логова, Александр знал это. И рассчитывал, что пришлый этот волк, случайно наткнувшийся на стадо и напуганный выстрелами, больше сюда не вернется.
А он вернулся. И свалил еще одну телку, самую лучшую в стаде.
Все минувшее лето Александр любовался этой телкой — была она крупнее других, ширококостная, и уже проглядывали у нее молочные железы под брюхом, к августу стали толщиной в палец, и Александр все представлял себе, какая это редкостная будет корова. Наверно, лучшая на ферме.