Владислав Ходасевич
ЕВРОПЕЙСКАЯ НОЧЬ
ПЕТЕРБУРГ
Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.
Смотрели на меня – и забывали
Клокочущие чайники свои; На печках валенки сгорали; Все слушали стихи мои.
А мне тогда в тьме гробовой, российской, Являлась вестница в цветах, И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.
И я безумен от видений,
Когда чрез ледяной канал, Скользя с обломанных ступеней, Треску зловонную таскал, И каждый стих гоня сквозь прозу, Вывихивая каждую строку, Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.
* * *
Жив Бог! Умен, а не заумен, Хожу среди своих стихов, Как непоблажливый игумен
Среди смиренных чернецов.
Пасу послушливое стадо
Я процветающим жезлом.
Ключи таинственного сада
Звенят на поясе моем.
Я – чающий и говорящий.
Заумно, может быть, поет
Лишь ангел, Богу предстоящий, –
Да Бога не узревший скот
Мычит заумно и ревет.
А я – не ангел осиянный, Не лютый змий, не глупый бык.
Люблю из рода в род мне данный
Мой человеческий язык:
Его суровую свободу,
Его извилистый закон...
О, если б мой предсмертный стон
Облечь в отчетливую оду!
* * *
Весенний лепет не разнежит
Сурово стиснутых стихов.
Я полюбил железный скрежет
Какофонических миров.
В зиянии разверзтых гласных
Дышу легко и вольно я.
Мне чудится в толпе согласных –
Льдин взгроможденных толчея.
Мне мил – из оловянной тучи
Удар изломанной стрелы,
Люблю певучий и визгучий
Лязг электрической пилы.
И в этой жизни мне дороже
Всех гармонических красот –
Дрожь, побежавшая по коже, Иль ужаса холодный пот,
Иль сон, где, некогда единый, Взрываясь, разлетаюсь я, Как грязь, разбрызганная шиной
По чуждым сферам бытия.
СЛЕПОЙ
Палкой щупая дорогу, Бродит наугад слепой,
Осторожно ставит ногу
И бормочет сам с собой.
А на бельмах у слепого
Целый мир отображен:
Дом, лужок, забор, корова, Клочья неба голубого –
Все, чего не видит он.
* * *
Вдруг из-за туч озолотило
И столик, и холодный чай.
Помедли, зимнее светило, За черный лес не упадай!
Дай посиять в румяном блеске, Прилежным поскрипеть пером.
Живет в его проворном треске
Весь вздох о бытии моем.
Трепещущим, колючим током
С раздвоенного острия
Бежит – и на листе широком
Отображаюсь... нет, не я: Лишь угловатая кривая,
Минутный профиль тех высот, Где, восходя и ниспадая, Мой дух страдает и живет.
У МОРЯ
1
Лежу, ленивая амеба,
Гляжу, прищуря левый глаз, В эмалированное небо,
Как в опрокинувшийся таз.
Все тот же мир обыкновенный, И утварь бедная все та ж.
Прибой размыленною пеной
Взбегает на покатый пляж.
Белеют плоские купальни, Смуглеет женское плечо.
Какой огромный умывальник!
Как солнце парит горячо!
Над раскаленными песками, И не жива и не мертва,
Торчит колючими пучками
Белесоватая трава.
А по пескам, жарой измаян, Средь здоровеющих людей
Неузнанный проходит Каин
С экземою между бровей.
2
Сидит в табачных магазинах, Погряз в простом житье-бытье
И отражается в витринах
Широкополым канотье.
Как муха на бумаге липкой, Он в нашем времени дрожит
И даже вежливой улыбкой
Лицо нездешнее косит.
Он очень беден, но опрятен, И перед выходом на пляж