Лишь март принесут, словно чудо,На маленьких крыльях стрижи,Ты вновь на могилу Махмуда,Горянка, цветы положи. В груди его сердце горело,Как будто в ненастье костер. Влюбленно, и нежно, и смелоОн пел тебя, женщина гор. Он не был к тебе безучастным,Он знал твои думы и сны. Цветком называл тебя краснымИ ласточкой — дочкой весны. А разве слыхала ты ране,Что кто-нибудь так до негоС тобой говорил в Дагестане?Вовек не бывало того!Он пел тебя назло мечети. За это в родной сторонеОставили ханские плетиРубцы у него на спине. Забрали в солдаты. И жаркоНад ним разрывалась картечь. Но он и в Карпатах, аварка,Сумел к тебе нежность сберечь. Вернулся. Однажды в аулеНа пир зазвала к себе знатьЕго, как Хочбара, и пулиОн там не сумел избежать. Свалился. И, залитый кровью,Не гурий услышал он хор. Склонившись к его изголовью,Рыдала ты, женщина гор. Я помню еще и другогоЛихой твоей доли певца,Чье в муках рожденное словоДо боли сжимало сердца. Его ты забудешь навряд ли,Заступником он был твоимИ тех бичевал, кто в ГидатлиНевест покупал за калым. Встречал он вблизи небосвода,Там в двери иные стуча,Красавицу в доме урода,Голубку в гнезде у сыча. Не видели белого светаАндинки за белым чохто. И как его мучило это,Наверно, не знает никто. И эхом откликнулись горы,Когда у заоблачных скалО выстреле красной «Авроры»Тебе он в стихах рассказал. Теплом его ласки овеянТвой облик в родной вышине. Где каждой улыбке твоей онБыл рад, словно пахарь весне.
Хотел он, чтоб у колыбелиТы пела бы песни без слез,И, лежа на жесткой постели,В последний свой час произнес:«Прощаюсь я с жизнью суровой,Но помни, горянка, всегда:Любил тебя седобородыйСтарик из аула Цада». И я, получивший в наследствоСтихи, что живут до сих пор,Был ранен, как многие, с детстваСудьбой твоей, женщина гор. С надеждой певала мне тожеТы, люльку качая мою:«Хочу, чтобы вырос хорошимСыночек мой. Баю-баю». В нагорных аулах до срокаНе старили годы мужчин,Но было тебе недалекоОт свадьбы до первых морщин. Я слышал, и ты ведь, бывало,Чтоб по сердцу выбрать орла,Отказом тому отвечала,Кого полюбить не могла. Жених не стрелялся постылый,В тоске не хватался за нож. Похитив, он брал тебя силой:Теперь, мол, сама не уйдешь. А если судьбе не сдавалась,То прыгала с кручи в Койсу. И белая грудь разбиваласьО черные камни внизу. Иль, сделавши крепкую петлюИз девичьей длинной косы,Ты мир покидала немедля,От собственной гибла красы. Случалось, дарила при встречеТы парню улыбку в ответ,И сплетня об этом под вечерЗмеей выползала на свет. Коварно в твой дом проникала,И в бешенстве ночью слепойКинжала холодное жалоОтец заносил над тобой. Нельзя, как травинок зеленыхНа белых хребтах в декабре,Слов нежных, к тебе обращенных,В аварском найти словаре. Я их сочинял, где зорянкаПоет в тишине у ручья. Но все ж пред тобою, горянка,В долгу еще песня моя. В долгу перед каждой слезою, —А сколько ты слез пролила!В долгу пред твоею красою,Что сердцу мужскому мила. В долгу пред твоими руками, —Тот видел в горах, кто не слеп,Они превращали и каменьВ угодья, рождавшие хлеб. О, если б я был исполином,То верь мне, как сын твой и внук,Взвалил бы себе я на спинуВсех бед твоих тяжкий сундук. Пою тебе сердцем влюбленным. И пусть твой задумчивый взор,На счастье мое, просветленнымСтановится, женщина гор!
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
