Читать онлайн «Кругосветное счастье»

Давид Шраер-Петров

Кругосветное счастье

Я стоял на площади перед собором святого Петра. Золотой купол собора сиял, как Исаакий. Мне показалось, что я в Ленинграде. Это был Рим. Огромная толпа ждала появления папы Римского из ворот Ватикана. Пришел я поздно, когда с трудом можно было найти место в самом заднем ряду. Место стоять. Наконец, черный лакированный автомобиль-карета, облицованный пуленепробиваемым стеклом, появился в воротах Ватикана, прополз между маскарадными швейцарскими стрелками-охранниками и выкатился на площадь. Толпа возликовала. Папа начал мессу. Все это было интересно мне как реализация чего-то невероятного и все-таки случившегося со мной, моей женой и сыном. Мы эмигрировали из России и оказались в сердце западной цивилизации, в Риме. Невероятное случилось не только с нами, но и героем тогдашнего ликования. Опальный польский ксендз-поэт стал главой католической церкви. Его итальянский язык оказался настолько совершенным, что толпа римлян внимала его проповеди, как гласу посланца Бога, который говорит с ними на родном языке. То есть, я впервые ощутил, что для людского дерзания нет никаких границ, что земля понапрасну изрезана и истерзана пограничными полосами, проволоками, столбами, паспортами и прочими свидетельствами тирании, которые для свободного духа ровно ничего не значат. Есть шар земной, по которому и вокруг которого волен идти, ехать и плыть куда угодно любой обитатель нашей планеты. Я, русский еврей, на этой мессе впервые ощутил себя человеком земли.

К тому же, случайное знакомство приобщило мою догадку к концепции абсолютной личной свободы как непременного условия счастья. Я стоял за спинами заднего ряда внимающей и молящейся толпы. Жена с сыном остались в Ладисполи, маленьком курортном городке на побережье Тирренского моря. Мы провели там целое лето, ожидая въездных виз в Америку. Мы были эмигрантами из России. Я стоял позади внимающих и молящихся римлян и паломников из других городов и стран.

Рядом со мной расположился субъект с тележкой, набитой мешками, торбами, свертками и еще каким-то скарбом. Я принял соседа за бродягу, бама, каких много шатается по Европе. В то же время лицо бродяги с тележкой приковывало мое внимание. Оно было лицом уравновешенного, знающего свою цель интеллигента. Крупный лоб, аккуратно зачесанные каштановые волосы, залысина, седеющие виски. Лицо его было свежевыбрито и ногти подстрижены. И все же — тележка бродяги с дорожным скарбом! Тогда я еще не знал, что всяческого рода соискатели свободы существуют на свете.

Много лет позже, в Сан-Франциско я видел бродягу, который расположился на ночлег в подъезде ювелирного магазина. Он лежал на резиновой надувной подушке и при свете переносной лампы читал толстенный роман. Рядом с подушкой лежала другая книга. Я разглядел название и автора: «Театр» Сомерсета Моэма. Римский бродяга был наверняка из таких интеллигентов дороги. Он видел, что я с интересом поглядываю на него. «С интересом» слишком мягко сказано. Я пялился на него, придумывая биографию моего нового героя. Незнакомец, видя мой интерес, заговорил по-английски. Я кое-как ответил ему на том условно английском арго эмигранта из России, в котором слова соединяются без предлогов, а действие происходит в инфантильном мире инфинитивов. «Так вы русский? — возликовал незнакомец на родном нам обоим языке.  — Я сразу понял, что русский, но не решался начать разговор». Как получается, что по одному слову люди угадывают страну происхождения, если эта страна — их общая родина? А муравьи в траве? А птицы в небе? А рыбы? Все выходцы из России разговаривают похоже. Мы познакомились. Он (Александр Борисович Лурье), подобно мне, относился к весьма популярной народности России — был русским евреем. Его дед и бабка бежали в 1918 году от пролетарской революции. Дед оказался одним из немногих русских эмигрантов, успевших переправить капитал в британские банки. В Лондоне открыл он шикарный салон одежды с русскими манекенщицами. Его сын, отец моего нового знакомого, ушел в кинопромышленность. Молодого Александра Лурье послали учиться в медицинский институт при Лондонском городском госпитале. Туда, где его тезка и старший коллега Александр Флеминг открыл лизоцим и пенициллин. По наследству передается не столько капитал, сколько талант. Александр Лурье стал талантливым глазным хирургом. Пациенты месяцами ждали очереди, чтобы попасть к нему на операцию. Он был процветающим окулистом, счастливым мужем и любящим отцом. Он и сейчас любит свою бывшую жену Кэтрин, дочь Лилли и сына Питера. Его особняк неподалеку от Риджент парка был образцом стиля необарокко. Сад, заключенный в причудливые переплетения чугунной решетки, благоухал розами из всех обитаемых континентов.