Джон Стейнбек
Зима тревоги нашей
Читателям, которые станут доискиваться, какие реальные люди и места описаны здесь под вымышленными именами и названиями, я бы посоветовал посмотреть вокруг себя и заглянуть в собственную душу, так как в этом романе рассказано о том, что происходит сегодня почти во всей Америке.
Часть первая
Глава 1
Когда золотое апрельское утро разбудило Мэри Хоули, она повернулась к мужу и увидела, что он растянул рот мизинцами, изображая лягушку.
– Дурачишься, Итен? – сказала она. – Опять проявляешь свой комический талант?
– Мышка-мышка, выходи за меня замуж.
– Только проснулся и сразу за свое – дурачиться?
– Новый день нам год приносит, вот уж утро настает!
– Так и есть – сразу за свое. А ты помнишь, что сегодня великая Страстная пятница?
Он забубнил:
– Подлые римляне по команде выстраиваются у подножья Голгофы.
– Перестань кощунствовать. Марулло разрешит тебе закрыть лавку в одиннадцать?
– Милый цветочек, Марулло – католик, к тому же итальяшка. Вернее всего, он туда и носу не покажет. Я закрою лавку на перерыв в двенадцать и не открою до тех пор, пока не кончится казнь.
– Пилигримы в тебе заговорили. Нехорошо так.
– Глупости, букашка. Это у меня по материнской линии. Это во мне заговорили пираты. И казнь есть казнь, знаете ли.
– Никакие они не пираты. Ты сам рассказывал, что твои предки – китоловы и что у них были какие-то документы еще со времен Континентального конгресса.
– На судах, которые они обстреливали, их называли пиратами. А та римская солдатня называла казнь казнью.
– Ну вот, рассердился. Мне больше нравится, когда ты дурачишься.
– Да, я дурачок.
Кто этого не знает?– Вечно ты сбиваешь меня с толку. Тебе есть чем гордиться: пилигримы-колонисты и шкиперы китобойных судов – и всё в одной семье.
– А им есть чем?
– Что? Не понимаю.
– Могут мои знаменитые предки гордиться тем, что произвели на свет какого-то паршивого продавца в паршивой итальянской лавчонке в том самом городе, где они когда-то всем владели?
– Ты не простой продавец. Ты скорее вроде управляющего – ведешь всю бухгалтерию, сам сдаешь выручку в банк, сам все заказываешь.
– Верно. И сам подметаю, сам выношу мусор, пресмыкаюсь перед Марулло, и, будь я вдобавок паршивой кошкой, мне бы полагалось ловить у Марулло мышей.
Она обняла его.
– Давай лучше дурачиться, – сказала она. – Не надо так говорить в Страстную пятницу, это нехорошо. Я тебя очень люблю.
– Н-да, – сказал он через минуту. – Все вы поете одинаково. И не воображай, что это дает тебе право лежать в чем мать родила рядом с женатым мужчиной.
– Я хотела рассказать тебе про ребят.
– В тюрьму сели?
– Опять за свои дурачества? Нет, пусть они сами тебе расскажут.
– А что же ты…
– Марджи Янг-Хант сегодня опять будет гадать мне.
– На кофейной гуще? Марджи Янг-Хант, вот она какая, всем дарит улыбки, красотой пленяя…
– Знаешь, если бы я была ревнивая… Говорят, когда мужчина притворяется, будто он и не смотрит на хорошенькую девушку…
– Это она-то девушка? У нее двое мужей было.
– Второй умер.
– Мне пора завтракать. И ты веришь в эту чепуху?
– Но ведь про моего брата Марджи мне нагадала! Помнишь? «Кто-то из родственников, из самых близких…»