На часах уже пятнадцать минут шестого, мерное тиканье стрелок гулко отражается от гладких стен кабинета и это уже начинает слегка раздражать. Время с пяти до шести уже традиционно зарезервировано за… Сайманом (назовём его так, ведь врачебная этика требует сохранять настоящее имя пациента в тайне).
В ходе сеансов мы бесконечно возвращаемся к его детству и юности, ведь, как известно, все проблемы родом оттуда. Сайман – бесконечный пациент, из-за его зажатости сложно докопаться до сути проблемы, тем более, что в разговоре он склонен плести такие «кружева» и так ловко уходить от темы, что нить повествования начинает теряться. Лечить его уже кажется совершенно дохлым номеров и наши встречи сводятся к тому, чтобы Сайман выговорился хотя бы о насущных трудностях и ушёл домой с облегчением. Так вот не в меру «правильный», всегда так бережно относящийся к чужому времени, сейчас Сайман безбожно опаздывает на… Короткий взгляд на часы. Девятнадцать минут!
Откладываю в сторону ручку и блокнот для записей, и начинаю собираться. Кабинет оглашает громкий стук в дверь, после чего она фактически сразу открывается. На пороге виновато улыбающийся Сайман.
Сразу замечаю странности: обычно пациент стучится тихо, а заходит несмело, даже после того, как разрешишь ему войти. Взгляд его, хоть и несколько смущенный, направлен прямо перед собой, хотя на моей памяти он редко поднимал глаза от пола.
Весь вид Саймана кричит о какой-то внутренней перемене, он немного взъерошен и выглядит так, словно его резко вырвали из круга кадрили; ухмылка, хоть и немного виноватая из-за опоздания, но радостная в противовес обычной «улыбке Пьеро», в глазах искорки… жизнь!Не смотря на явное хорошее расположение духа клиента, хмурюсь столь стремительным изменениям. Неспроста…
Сайман путано извиняется, лопочет что-то о «потерянном счёте времени» и «счастливых, не наблюдающих часов». Едва сдерживаюсь от едкого замечания, но это было бы крайне непрофессионально. Вовремя успеваю изобразить на лице спокойствие и лёгкую заинтересованность. В этот момент пациент непривычно шумно в едином порыве изрекает: «Я свободен, доктор! СВОБОДЕН!»
В замешательстве предлагаю ему прилечь на кушетку, располагаюсь напротив. Не припомню, чтобы он упоминал о желании освободиться от чего-то…
Работа? Кажется, она его вполне устраивала, спокойная и не пыльная. Как не странно, не смотря на своё стремление к получению от жизни сплошных пятёрок, Сайман не стремился к карьерному росту. Может быть у него и были какие-то амбиции, но он профессионально справлялся с их удушением в зачатке и предпочитал высокой должности своё спокойствие и минимизацию стрессов.