Едва только Борис шагнул из лифта в просторный коридор, он услышал крики и шум, доносящиеся из-за двери, в которую он как раз и собирался зайти.
– Опять этот прыщ французский буянит, – подумал Борис.
Он привычным жестом нажал на ручку. Дверь, вопреки обыкновению не открылась. Пришлось постучать. Едва защёлкал замок под пальчиками молоденькой секретарши Леночки, вопли из просторной приёмной переместились в одну из смежных комнат, отгороженную стеклянной, но непрозрачной дверью. Громкость звука она практически не снижала, однако увидеть, что происходит внутри, сквозь неё было нельзя.
– Привет, Елена Премудрая, чего заперлись-то, этот к рукоприкладству перешёл что ли? – Борис махнул головой в сторону стеклянной двери.
– Ага, точно, перешёл, степлером в стенку. У него неприязнь какая-то к ним, как схватит степлер и сразу в стенку. Там видишь черточки в углу, это всё от них, от степлеров, – ответила Леночка, помахивая рукой с растопыренными пальцами, на них сверкал свеженанесенный лак. – Башка от его воплей уже раскалывается. Скорей бы в свой Париии обратно свалил. Но до Нового года нам от него не отделаться. А потом они со Светланой Аркадьевной уезжают какие-то новые фабрики смотреть.
– А чего он орёт-то?
– Документов что ли не хватает каких-то. Я не знаю, он на Светлану Аркадьевну орёт. Он когда орёт, я его французский не понимаю. Да и не желаю понимать, мне не за то платят, чтобы я его психоз выслушивала. И платят, вообще-то, копейки, – заявила Леночка, дуя на ещё не высохший лак на ногтях.
– А за что тебе платят, солнышко? – поинтересовался Борис с ехидной улыбкой.
– Ну, на звонки отвечаю, бумажки вон… копошу, – тут до неё дошёл смысл его улыбочки.
– Да ну тебя! Нужен мне этот плейшнер? Он, вообще, не по нашей части, – девушка скривила свои пухлые губы, накрашенные розовой помадой.– Ух ты, цветочки, шикарные, – Борис кивнул в сторону вазы с букетом алых роз, красующуюся на большом овальном столе для переговоров в центре помещения. – А говоришь начальник плохой.
– Я не говорю, что Николя плохой, я говорю, что он психованный. Он мне, кстати, не начальник, а начальник у меня Светлана Аркадьевна, – пояснила Леночка, одернув леопардовой расцветки кофточку с глубоким декольте, отороченным чёрным кружевом. – Пришел, положил тут цветочки эти и давай орать. Слова не сказал. Сказал, вообще-то… только я не поняла что. А он как пошёл орать, так и не затыкается.
– Как это ты не поняла, а французский твой, ты же, вроде, в «совершенстве»? – уточнил Борис.
– Не надо намёков, у Николя просто произношение какое-то нечёткое. Он слова плохо выговаривает, – насупилась Леночка.
– А это, солнышко, потому что он француз, – с серьёзным видом сообщил Борис.
– Да ну тебя. А ты чего пришёл-то? – спросила Леночка. Борис был давним и проверенным клиентом. Он начал работать с этим представительством французских марок одежды, ещё до того как в нём появились и Леночка, и сам нервный Николя.
– К Светлане вопрос имею. А этот закругляться, по-моему, не собирается? Глотка, блин, лужённая. Знаешь что, пойду-ка поздороваюсь с ним, – сказал Борис.