Рэй Брэдбери
Огонь и лёд
Ray Bradbury
Frost and Fire
I
Сим родился ночью. Он лежал, завывая, на холодном каменном полу пещеры. Кровь билась тысячей ударов в минуту. С первого же мига он стал расти, неуклонно, неотвратимо.
Так начался кошмар этой жизни. Трясущиеся руки матери совали ему в рот пищу. Почти сразу после рождения глаза его обрели фокус и тут же, не дожидаясь причины, наполнились упорным, слепящим ужасом. Сим поперхнулся едой, задохнулся и разорался — и попытался обвести пещеру ещё не очень зрячим взглядом.
Кругом плавал густой туман, но он постепенно рассеивался. Явились очертания каменных сводов. В поле зрения вплыл человек — безумный, ужасный, дикий. Человек с лицом умирающего — старым, битым ветрами, испёкшимся, как глина под солнцем. Он скорчился в дальнем углу пещеры — глаза закатились и сверкают белками, уши настороженно ловят стоны ветра там, наверху, во льдах ночной планеты.
Мать, поминутно вздрагивая и взглядывая на мужчину, кормила Сима ягодами гор, травами долин и сосательными ледышками, отломанными с потолка пещеры. Так, питаясь, испражняясь и снова питаясь, он рос и становился всё больше и больше.
Мужчина в углу приходится Симу отцом. На лице его жили одни только глаза. В руках он сжимал грубый каменный нож, а челюсть у него болталась бессмысленно и жалко.
Поле зрения у Сима расширялось. За пределами их пещеры, в коридоре, сидели старики. Он смотрел, а они умирали прямо у него на глазах.
Боль и агония.
Старики таяли, как восковые куклы; лица их оседали на острых костях, зубы лезли вперёд. Вот сейчас они зрелые, гладкие, прекрасные, живые, но уже минуту спустя плоть иссохнет, сгорит, сожранная внутренним огнём.Сим забился в руках у матери.
— Тише, тише, — она обняла его, утешая тихо, истово, устремляя взгляд на мужчину: вдруг он встрепенётся, вдруг очнётся и встанет.
И правда. Стремительно прошлёпали по полу голые ступни. Отец подбежал к ним. Мать вскрикнула, Сим почувствовал, как его вырвали у неё из рук. Он упал на каменный пол и покатился, вопя во всю мощь своих новых, розовых, влажных лёгких.
Иссечённое паутиной морщин лицо отца нависло над ним, остриё ножа придвинулось. Словно вернулся один из кошмаров, преследовавших его ещё до рождения, в материнской утробе. За пару мгновений — невозможных, сияющих — вопросы стаей пронеслись у Сима в мозгу. Высоко над ним висел нож, готовый упасть и убить, а в его новенькой маленькой головёнке бушевали образы: жизнь в этой пещере, умирающие люди, увядание и безумие. Как сумел он всё это понять? Он, новорождённое дитя? Неужели младенцы могут думать, видеть, понимать, толковать? Нет. Всё не так! Невозможно! Но вот оно, происходит. И, что самое ужасное, — с ним. Он же прожил всего час! А через миг, вероятно, умрёт.
Мать кинулась на спину отцу и вцепилась в оружие. Столкнулись два разума, и Сима захлестнула ужасающая, великолепная волна их эмоций.