Дик Френсис
Рама для картины
1
Я остановился перед домом брата, в двух шагах от несчастья, пытаясь понять, что происходит.
Тут были три полицейские машины. Зловеще крутились голубые сигнальные огни «скорой помощи», Через распахнутую дверь с серьезным видом сновали какие-то люди. Осенний холодный ветер грустно шуршал мертвыми листьями по мостовой. Тучи рывками двигались по небу, обещали — дальше будет еще хуже. Шесть вечера, пятница, графство Шропшир, Англия.
По ярко-белым вспышкам, освещавшим время от времени окна, можно было понять, что внутри фотографируют. Стянув с плеча спортивную сумку, бросил ее вместе с чемоданом на край газона. Мой путь к этому дому закончился. Надо готовиться к самому худшему.
Я прибыл на выходные. Брата, обещавшего подъехать за мной на машине к поезду, не было. Отправился пешком по проселочной дороге — предстояло пройти мили полторы. Был уверен, что он скоро примчится на своем замызганном «пежо», будет извиняться, шутить…
Какие уж тут шутки!
Он стоял в холле, потрясенный, серый. Тело его под костюмом обмякло, руки висели, как плети. Голова слегка повернута в сторону гостиной, где щелкали вспышки, а глаза застыли. Шок.
— Дон! — сказал я. Подошел к нему. — Дональд!
Он меня не слышал. Зато услышал полицейский в темно-синей форме. Вынырнул из гостиной, схватил за руку, с силой вывернув ее, бесцеремонно потащил к выходу.
— Выйдите отсюда, сэр!
Усталые глаза Дональда неуверенно обратились в нашу сторону.
— Чарльз, — проговорил он хрипло.
Рука полицейского несколько ослабла.
— Вы знаете этого человека?
— Он мой брат, двоюродный, — сказал я.
— А-а.
Выпустил руку и попросил оставаться на месте, присмотреть за мистером Стюартом, а сам вернулся в гостиную.
— Что случилось?
Дон был не в состоянии отвечать. Его голова опять повернулась в сторону дверей гостиной. Ее, как магнитом, притягивало нечто невидимое. Презрев инструкции полицейского, я сделал десять осторожных шагов и заглянул…
Знакомая комната пуста. Никаких картин, никаких украшений. Не было и восточных ковров, покрывавших пол. Только серые стены, диваны, сдвинутая с мест тяжелая мебель, голое пространство пыльных квадратов на паркете. И молодая жена брата. Окровавленная, мертвая.
В большой комнате деловито суетились полицейские: что-то измеряли, фотографировали, пылили своим порошком, чтобы снять отпечатки пальцев. Но я не видел их, хотя понимал, что они есть. Видел только Регину. Она лежала на спине, лицо молочно-белое. Полуоткрытые глаза еще сохраняли блеск, нижняя челюсть отвисла, грубо подчеркивая изуродованную линию черепа. Под раскинутыми ногами паркет, мокрый от мочи. Одна рука отброшена в сторону. Окостеневшие белые пальцы завернулись вверх в немой мольбе о пощаде. Но пощады не было.
Еще раз взглянул на кровавое месиво, оставшееся от ее головы, и почувствовал, что сейчас упаду.
Полицейский, схвативший меня в прихожей, отвлекся от разговора с коллегой, обернулся. Увидев, что я пошатываюсь в дверях, быстро подошел.
— Ведь сказал — подождать в холле.
Он раздраженно давал понять, что сам виноват, доведя себя до обморочного состояния.