Двое
Тундра… Вы были в тундре? Как же мне рассказать о ней, чтобы вы её почувствовали, увидели? Я мог бы, конечно, назвать её прекрасной, величественной, суровой. Бывает она и страшной…
Тундра…
В ясный весенний день небо над ней светло-голубое, чистое. Куда ни посмотришь — кругом снег, снег, снег. Белый, как лебединое крыло. А на восходе огромного северного солнца снег сверкает, как драгоценные камни, переливается — изумрудный, лиловый, розовый.
Начинается день, и снег синеет, как небо.
Зимой, когда солнца нет, снег серый, словно дым, пепельный.
Тундра…
Куда ни глянешь — снег, снег, снег… Едешь день, едешь два, десять, двадцать дней, и нет ей конца и края. Едешь сегодня, как вчера, кругом — снег, снег, снег…
Снег и небо, небо и снег.
Словно нигде не шумит тайга, не светятся города, не встречаются люди.
Летящий ветер, восточный ветер… Поднимешь голову — снег, снег, и над ним тяжёлые, наползающие друг на друга тучи…
Тундра…
Ветер уже начинал понемножку тормошить, расшевеливать снега.
— Хэй! — крикнул на своих оленей старый Байбаас.
Головной олень рванулся вперёд. Из-под копыт в нарту полетели комья снега.
Ветер всё усиливался. И вот закружилась, завертелась снежная пыль. Небо исчезло. А Байбаас спокоен, он едет и поёт свою песню:
«Слушай, тундра. Говорят, Байбаасу шестьдесят лет. Верно, тундра, мне шестьдесят лет. Говорят, стар Байбаас. Нет, я не стар, тундра».
Он поёт и вспоминает собрание колхозников, вспоминает, как предлагают молодому Эрбэхтэю соревноваться с ним. А Эрбэхтэй даже рукой махнул: как можно соревноваться со стариком? Ой как обиделся Байбаас! Но смолчал. Хвастливый парень Эрбэхтэй, но из него выйдет хороший охотник. А пока пусть болтает. Совсем молодой парень. Стариком назвал! Какой же Байбаас старик? Шестьдесят лет — это разве для охотника много? Вот только в начале зимы ему не повезло. А они думают, что Байбаас уже не может промышлять.
Ну что ж, пусть думают. Байбаас им докажет. Ты ведь это знаешь, тундра…Неба не видно, а Байбаас едет, едет и поёт.
Уже в нарте семь песцов — большие песцы, хорошие. Умеет ставить Байбаас капканы. Ты шуми, тундра, всю ночь шуми. А потом хватит. Надо Байбаасу другие капканы посмотреть, а то волки смотреть капканы будут — от песцов только клочья останутся. Волков много стало, стрелять их надо; а в колхозе вертолёта ждут, с вертолёта стрелять хотят. Не летит вертолёт. Раньше и так волков били, а теперь сидят сложа руки. Молодые, ленивые.
Тундра шумит.
Байбаас едет и поёт:
«Скоро охотничья избушка, тепло будет, чай будет. Шуми, тундра, ночь шуми, а потом хватит. Оленей жалко. Трое суток не ели досыта. Около избушки какой мох — все поели, а далеко отпускать нельзя — волки».
Байбаас не правит, не понукает оленей. Головной сам знает, куда ехать, сам выбирает. А вот второй олень совсем устал.
Шумит тундра…
Вдруг олени шарахнулись в сторону. Байбаас чуть не вывалился из нарты. Чего они испугались? Волков чуют? Впереди что-то чернело. Что это? Раньше здесь ничего не было. Нет, не волк. Голодный медведь из тайги вышел или олень заблудший?