Виктор Кривулин
ГОЛОС И ПАУЗА ГЕНРИХА САПГИРА
Писать о Генрихе Сапгире пока еще трудно, как трудно заставить себя сочинить бойкий репортаж о вчерашнем празднике наутро, когда тебя разбудили звонком из редакции и срочно требуют материал, а у тебя голова с похмелья раскалывается. И в то же время писать о Сапгире необыкновенно легко — опять-таки, кто из пьющих не помнит этакую болезненную утреннюю похмельную легкость, словно ты накрыт стаканом из тонкого стекла, а стакан треснул, но чудом не распался. Вот и пишем...
В Интернете только за последние три месяца появилось более полутора тысяч ссылок на имя "Сапгир" (см. поисковую систему Yandex). Я не поленился просмотреть их все — и ничего не понял. В разных вариантах повторяется одно и то же: "Сапгир — Холин — Лианозово", "Холин — Сапгир — Лианозово", "Сапгир — Некрасов — Лианозово", а то и просто одно "Лианозово". Поэт Генрих Сапгир словно бы растворился в своей литературной юности, навсегда остался там, на рубеже 50-60-х гг. , а все дальнейшее — или милые детские стихи и сценарии или просто "продуктивное", сопровождаемое одобрительным гулом московских салонов, молчание. Литературный миф о Сапгире, иными словами, прочно локализуется у истоков неофициальной литературы, где-то на "барачной" обочине хрущевской оттепели, и возникает реальная угроза, что мы упустим из виду подлинный масштаб дарования этого замечательного поэта.
Масштаб, который сделался очевиден, к сожалению, пока немногим — и лишь к концу его жизни. А теперь, после смерти поэта, все очевиднее становится, что у Сапгира было много ролей, по крайней мере несколько различных литературных масок: официальный детский поэт и драматург, подпольный стихотворец-авангардист, впервые обратившийся к живой новомосковской речевой практике, сюрреалист, использовавший при создании поэтических текстов опыт современной живописи и киномонтажа, неоклассик, отважившийся "перебелить" черновики Пушкина, визионер-метафизик, озабоченный возвышенными поисками Бога путем поэзии, автор издевательских считалок, речевок, вошедших в фольклор (типа "Я хочу иметь детей От коробки скоростей"). Все это Сапгир.
Его словесные маски суть масленичные, праздничные личины, а не бесконечная и бесперспективная (в смысле отсутствия каких бы то ни было исторических перспектив) игра цельноотлитыми авторскими имиджами, как у Д. А. Пригова. Смерть, уход из жизни — тоже одна из масок поэта Сапгира. Хотя и последняя, неснимаемая.
Маска писателя — это всего-навсего кавычки, знак препинания. Сейчас Сапгира "нет". В официальном, житейском смысле.Я читаю предисловие к четырехтомному собранию сочинений Генриха Сапгира (автор Лев Аннинский) и первая же фраза ставит меня в тупик: "До 1975 года Сапгира "нет". Формально. Фактически стихи расходятся — в списках самиздата. С середины 70-х — западная периодика. С конца 70-х — западные отдельные издания. Здесь — по прежнему (орфография подлинника!) "нет"" 1. Маститый критик в стиле раннего В. Б. Шкловского и не без тайного злорадства прописывает своего героя по ведомству литературного небытия, навсегда вселяет в самиздатскую "воронью слободку". А в коммуналке, как известно, все против всех, поэтому Сапгир, — полагает Аннинский, — остается одиноким коммунальным волком, не могущим по-настоящему "вписаться" ни в какое время: "В эту эпоху (сегодняшнюю, конца 90-х) Сапгир тоже не впишется. Просквозит в стыки" 2. Сказано эффектно и вроде бы точно. Но с точностью до наоборот.