Майкл Флинн
Дом на песках времени
Когда-то один мудрец сказал, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Он действительно был очень мудрым человеком, потому что подразумевал под этим не то, что мы должны поменьше мыться, как предполагают некоторые дурни из ирландского паба, а то, что времена меняются и одна и та же совокупность обстоятельств никогда не повторяется. Вы уже не тот человек, каким были вчера; я тоже.
Но возможно, этот старый грек был вовсе не таким мудрым, каким себя воображал. Возможно, нельзя войти в одну и ту же реку даже единожды; и вчера вы были совершенно не тем человеком, каким были вчера.
По вечерам в пятницу ирландский паб суетлив, словно муж, когда жена вернулась домой пораньше. Когда появились мы с О'Нилом, окрестные жители уже вовсю пьянствовали с парнями из университета, который находится дальше по улице, и производили, как они сами любят выражаться, радостный шум. Вообще-то говоря, было так людно, что Хеннесси, партнер О'Догерти, тоже встал за стойку, и даже при этом они еле успевали справляться с заказами. В задней комнате находилось еще около дюжины парней, они наблюдали за игрой в бильярд и подбадривали игроков или молчали, в зависимости от того, как шли дела. О'Нил выразил желание присоединиться, положив на край стола четвертак, и пообещал позвать меня играть, когда до него дойдет очередь. Взглянув на монеты, выстроившиеся на перилах, словно дети, ожидающие причастия, я понял, что, пока я возьму в руки кий, придется ждать долго и уныло, так что я вернулся к бару.
Сэм О'Догерти был человеком мудрым — он приберег для меня табурет, и не успел я озвучить заказ, как он поставил передо мной пинту «Гиннесса». О'Догерти знал, как себя вести, а также знал своих клиентов. Вежливо кивнув человеку, сидевшему справа, которого я видел в первый раз, я занялся пенистым напитком.
Хеннесси являл противоположность своему партнеру. О'Догерти был низеньким, смуглым, с грудью как бочка, а Хеннесси — высоким, белолицым и суровым — один из этих «рыжеволосых» из Северной Ирландии. Глядя на его длинное, одутловатое, унылое лицо, казалось, что он вот-вот заплачет, но на самом деле до слез никогда не доходило. Плечи его были сутулыми, так как из-за своего роста ему приходилось нагибаться, чтобы общаться с обыкновенными людьми. Хеннесси улыбнулся мне, то есть уголки его рта приподнялись от подбородка, приняв почти горизонтальное положение. В ответ я поднял кружку.
Но не успел я сделать первый, отдающий горечью глоток, как услышал жалобы дока Муни с дальней стороны овальной стойки. В самих по себе жалобах не было ничего странного — это его хобби. Но причина его нытья немного выходила за рамки обычного.
— Кто из вас, бездельников, — кричал он, — стащил мою челюсть?!
Дэнни Мэлони, сидевший через два табурета от дока, уставился на него:
— Кто мог стащить ее, ты, тупица, если ты по-прежнему ею хлопаешь!
Док враждебно покосился на него:
— Я говорю не о своей собственной челюсти, ты, деревенщина; ты бы это понял, если бы пошевелил своими куриными мозгами; я говорю о челюсти, которую мы держим на медицинском факультете как наглядное пособие. Сегодня, уходя, я положил ее в карман.