ПРЫГ-СКОК, ОБВАЛИЛСЯ ПОТОЛОК
ПРОЛОГ
Пусть прологом этой истории будет то, как рано утром по светлым, снежным, дождливым улицам дети идут в школу.
Заспанные еще, в своих заботах.
С портфелями, ранцами, в расстегнутых пальтишках или аккуратные, особенно девочки — просто женщины молодые, в цветных колготках, и даже школьные платья у них чуть выше колен:
Городские дети — в трамваях, в метро. Осторожно, за руку переводят их родители через опасные улицы, но и городские дети сегодня чаще всего идут одни.
Вот они, ближе к школе, встречаются, обмениваются по дороге словами.
Они — те же рабочие люди, и утро их рабочее, раннее.
И пусть в этом прологе идут ребята и девчонки в сельскую школу.
Дорога их куда длиннее.
Километров десять, бывает, — по лесу, по жесткой осенней траве, по обочине шоссе.
Их подвозят, когда машина встретится по дороге, но все равно надо встать досветла, в темноте, еще при звездах, если погода хорошая, а если пасмурно, ветер с дождем — все равно надо идти учиться, хотя тянет обратно, домой, в тепло, но и школа зовет неумолимо — там их ждут, понимают, знают каждого и каждую, помнят и верят.
Дети идут в школу.
Поле перед ними, ровное, бесконечное.
В тот день, ближе к вечеру, повалил снег. Был конец ноября, но дни стояли теплые, с дождями, все темнело от луж, а воздух был такой сырой, влажный, что начало зимы как бы само по себе откладывалось на неопределенные сроки. Но вот однажды, ближе к вечеру, стемнело вдруг и повалил снег.
День этот запомнился Ане Сидоркиной по многим обстоятельствам, но снег она непременно вспоминала, как он тогда повалил вечером. Большой снег. Они тогда с дочкой только-только полы в квартире домыли. В пятницу, 23 числа, в день получки. Надо же, в пятницу. Все-таки люди не зря говорят: несчастливый день. Хотя кто его знает? У нее, честно, никаких предчувствий не было. Она тряпку над тазом отжимала, поглядывая на посветлевший, сохнувший паркет.
Пластинка у нее веселая вертелась: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди». Хиль. Он им нравился, этот певец. Они когда полы мыли или с утра в плохую погоду для бодрости всегда ее ставили. А снег пошел незаметно.Стемнело. Аня открыла балконную дверь, а там, на улице, — снегопад... Аня, как была, в лифчике, в трусах, выскочила босиком на балкон. Повернулась к дочери шальным лицом — сквозь белые крупные хлопья, которые валили без конца, свежо тая на ее щеках, на ресницах, на губах.
— Зима! — с уважением сказала Аня и ничего больше не добавила.
Ксеня рванулась к матери под этот внезапный снежок, но та уже опомнилась, толкнула дочь в комнату, захлопнула дверь.
У Ани Сидоркиной и, следовательно, у дочери ее настроение было прекрасное. Все дела по дому окончены. Квартира блестит. Кафель на кухне светится. На отдельной желтой доске сверкают вычищенные кухонные ножи. Медный таз — просто зеркало. Форточки чуть приоткрыты, и занавески в ярких цветах, крахмальные, отутюженные, чуть покачиваются. Уже одетые, мать и дочь все медлили в передней, свет не гасили, оглядывая весь этот основательный, прибранный дом. И глаза у них были при этом похожие — хозяек, гордых сознанием того, что все у них идет как следует, как у людей. И вообще, они очень похожи, мать и дочь, в одинаковых вязаных шапках-шлемах из пушистой зеленой шерсти, и светлые челки равно торчат, и обе какие-то очень самостоятельные, уверенные в себе женщины; хотя одной из них едва за десять, а другой под тридцать — смотрятся они почти сестрами.