Викентий Вересаев
К спеху
Однажды вечером я сидел на крылечке избы моего приятеля Гаврилы и беседовал с его старухой матерью Дарьей. Шел покос, народ был на лугах. Из соседнего проулка выехал на деревенскую улицу незнакомый лохматый мужик. Он огляделся, завидев нас, повернул лошадь к крылечку и торопливо спрыгнул с телеги.
Мужик был бос, порты болтались на его ногах; из расстегнутого ворота грязной холщовой рубахи глядела коричневая грудь, густые волосы на голове были спутаны и пересыпаны сенной трухой.
– Эй, тетка! Где тут у вас самая рябая девка живет? – с тою же торопливостью обратился он к Дарье. Вообще во всех его движениях было что-то торопливое и как будто очумелое.
– Чтой-то, господи помилуй! – медленно произнесла Дарья и широко раскрыла глаза. – На что тебе?
– Самая что ни на есть рябая! Сказывали, есть у вас такие…
В смеющихся глазах Дарьи промелькнуло что-то: она поняла. Но я не понимал и удивленно смотрел на мужика, припоминая в то же время, что я где-то видел его раньше.
Дарья протяжно ответила:
– Есть, милый, есть рябенькие!. . А ты сам откудова?
– Из Малахова сам я… Сорок ден, как жена померла, дома трое ребят, а пора, знаешь, горячая.
Никак не управиться одному!– Ты вот что: иди ты к Мотьке десятсковой. Вот она, десятская изба, рядом.
– А как, скажешь, пойдет она за меня?
– Ты сам ее и спроси… Да вон она от колодца с ведрами идет. Как подойдет, ты и спроси.
– Илья! Или не признал? – обратился я к мужику.
Он быстро уставился на меня своими бегающими глазами.
– А-а, Викентьич! – радостно проговорил он, и в углах его глаз запрыгали морщинки. – Будь здоров, с приездом!
Он протянул мне корявую руку.
– Татьяна твоя померла? – спросил я, пораженный.
Конец ознакомительного фрагмента.