Геннадий Ананьев
ИЕШУА, СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ
Исповедь автора
Тысяча девятьсот сорок шестой год. Едва миновали лихие годы войны, унесшей миллионы и миллионы людских жизней, и наступили трудные полуголодные годы залечивания ран, нанесенных войной. Мне тогда шел восемнадцатый год. Для меня лично он был особенно трудным. Дело в том, что довольно долго меня изнуряла малярия, а затем к ней прилепился еще осумкованный плеврит, который в те времена практически не излечивался. Исхода два: либо организм побеждал его, и тогда плеврит исчезал, либо побеждал он, и тогда — туберкулез. Со всеми страшными последствиями. Вот врачи, чтобы подбодрить организм в борьбе с недугом, настоятельно рекомендовали сменить климат. Почти невыполнимая в те годы проблема, но как только такая возможность появилась, меня вывезли поначалу в предгорья Алатау, а затем, на короткое время, на берег степного озера. Вот там, в небольшом, но довольно богатом староверческом селе, произошло то событие, которое весьма удивило меня, вызвав не то чтобы недоумение, но скорее сомнение, и более пятидесяти лет я исподволь распутывал тот узел сомнений, пока не пришел, как мне кажется, к совершенно неожиданному для самого себя выводу.
Семья, у которой я оказался на постое, не отличалась (как я понял позже) твердой приверженностью к строгим бытовым правилам старообрядчества: мне не была выделена отдельная посуда, читался я с хозяевами за одним столом, как член семьи, к тому же в доме имелась хотя и крошечная, но все же библиотека, где наряду с богословскими книгами стояли на этажерке и светские; и только столетний дед, белый, как полярная сова, считал своим долгом вести со мной душеспасительные, угодные Господу Богу беседы — долгие, утомительные, особенно для меня, хворого.
Не могу сказать, что те беседы были для меня в новинку. Хотя семья наша, как большинство советских семей, не считалась верующей, однако Рождество, Крещение, Пасху и Троицу у нас отмечали обязательно, а у матери даже хранилась (не на видном, конечно, месте) пара иконок не лубочного письма и в дорогих окладах. Она, да и отец, не только не стеснялись рассказывать нам о сути религиозных праздников, соотнося их с языческими, но и знакомили нас, в пределах, разумеется, своих знаний, с содержанием Ветхого и Нового Заветов, с причинами раскола в православной церкви и с последствиями этого раскола. Здесь, однако, родители говорили не столько о религиозных разногласиях, какие, похоже, не были уж столь заметными, чтобы разразилась буря, сколько о протесте народном против насильственного насаждения западноевропейских манер в российский быт, как о протесте против крепостничества, основу которого заложил невесть откуда взявшийся и вылезший на престол Борис Годунов, а окончательно «довели до ума» Петр Первый и Екатерина Вторая. А дед-лунь просвещал меня именно с позиций чисто канонических.
Однажды за такой беседой застала нас молодая хозяйка, вернувшаяся с работы. Послушала, послушала и говорит:
— Не засоряй юнцу голову глупостями. Никто уже не помнит, а многие вообще не знают, отчего сыр-бор разгорелся, но я уверена, не из-за того, двуперстием или щепоткой креститься.