Василий Сигарев
Чёрное молоко
Действующие лица
«Мелкий», она же Шура, 25 лет
Левчик — 28 лет
Кассирша — 45 лет
Мишаня — 35 лет
Тетя Паша Лавренева — 50 лет
Петровна — 70 лет
Пьяный мужик
Народ с тостерами
С чего начать-то? Не знаю даже. С названия города может? Так это вроде и не город вовсе. И даже не городского типа поселок. И не деревня. И вообще не населенный пункт это ни какой. Станция это. Просто станция. Станция где-то посередине Необъятной Родины Моей. Только посередине не значит, что в сердце. Ведь Необъятная Родина Моя странное существо и сердце у нее, как известно, в голове. Ну да бог с ней. С головой, в смысле. Нам бы, где мы находимся определиться. По моим расчетам это область поясницы, крестца или даже. …Нет, даже не или, а так оно и есть. Именно там мы и находимся. Прямо в самом центре этого. В эпицентре. Уж больно здесь все какое-то не такое… Даже очень не такое. Такое не такое, что кричать хочется, вопить, орать, что бы только услышала: «Ну и засра. …Ну и нечистоплотная ты барышня, Родина Моя Необъятная!» А услышит ли? Поймёт?
Задумается?
Не знаю…
А станция эта называется «Моховое». Как правильно на табличке не указано. Да и за чем? Тут и поезда-то даже не останавливаются. Грузопассажирские только. А «скорые», «фирменные» и всякие там другие проносятся, не сбавляя скорости. Или даже добавив, что бы ненароком не увидеть чего-нибудь такого. Не такого, в смысле. Электрички тут и то не все останавливаются. Только на 6. 37 и 22. 41 в восточном направлении и 9. 13-в западном. И все.
Действие первое
Станция — деревянный дом с шиферной крышей возле ж/д полотна. Ноябрь. Холодно. Снег уже на перроне имеется. А в снегу тропи ночка прямо к дверям станции. Там не так холодно. Тепло даже можно сказать.
Ну что зайдем? Погреемся?
Заходим. Ничего вроде. Не позорно. Стены выкрашены недавно совсем. Года три, может, не больше. Тёмно-зелёной краской, правда, но, как говорится, на вкус и цвет. …Ну да Бог с ними, со стенами. Что здесь у нас есть? Посидеть есть где? Есть. Две секции вокзальных кресел прямо посередине. В одном из кресел, в том, что поближе к железной печке, напоминающей колонну, вмурованную в стену, спит мужик.
Голова у него запрокинута назад, рот широко разинут. Маленький такой мужичонка, хиленький, но хорошо выпивший зато. Спит. И пускай спит. Оставим его пока. Оглядимся для начала. Так. Возле печки поленница, кучка мусора, бумаги какие-то. Далее слово на стене выцарапано. Слава богу, приличное. Потом планшет фанерный с натрафареченым расписанием. Прибытие, убытие, время стоянки. В графе, где время стоянки, везде циферки один. Логично. Кто не успел, тот опоздал. Ну да ладно. Что там дальше? О! Автоматическая камера хранения. Целых шесть ячеек. Не функционируют и загажены жутко. Жаль. А то бы. …Далее дверь железная. Свежая. Неокрашенная. В метре от двери окно зарешеченное. Это касса. К стеклу бумажка приклеена. А на бумажке надпись: «КОНЧИЛАСЬ». Что кончилось, зачем, и когда не оговорено. Впрочем, это не наше дело. За окном женщина сидит. Кассирша. Возраста она того самого, когда баба ягодка опять. На ней подклад от китайского кожаного плаща и валенки. Лицо измазано французской косметической маской для лица польского приготовления. В руках вязание, в глазах — скука.Тишина.
Только мужик изредка издает нечленораздельные звуки, да щелкают спицы в руках кассирши. А больше ничего и нет. Точно все это нарисованное, не живое.
Но нет…
Слышите? Голоса чьи-то. Приближаются. Ближе. Еще ближе…
Кто это еще?
Посмотрим…