Фредерик Молэ
Седьмая жертва
Жюри премии набережной Орфевр, заседавшее под председательством Фредерика Пешнара, главы Уголовной полиции, находящейся по адресу: набережная Орфевр, 36, присудило премию анонимной рукописи. Объявлено это решение было господином префектом парижской полиции.
Испытание всегда оказывается иным, чем то, что мы ждали.
ПОНЕДЕЛЬНИК
1. Мари-Элен
Это был гром среди ясного неба: сердце сжалось, во рту пересохло, перехватило горло… свободное падение. Эта женщина излучала удивительное очарование — ей было лет тридцать пять, рост метр семьдесят, изящная шатенка с короткой стрижкой, строгая оправа подчеркивала темно-коричневые глаза. Голос нежный и спокойный. Живой и теплый взгляд успокаивал, прелестная улыбка чудесно освещала лицо. Он не мог описать, что с ним происходило. Не иначе прыщавый подросток, рассматривающий обложку «Плейбоя».
— Господин Сирски, так? — Она сидела за письменным столом и машинально вертела в руках ручку.
Он кивнул.
— Нико Сирски. Нико — это ваше имя? — Теперь он не сможет спутать этот восхитительный голос ни с каким другим.
— Да, это полное имя.
— А родились вы когда?
— Одиннадцатого января. Тридцать восемь лет назад.
— Чем вы занимаетесь?
— Я разведен.
Странный ответ, но при взгляде на нее он ничего другого сказать не мог. Женился он слишком молодым, в двадцать два, родился ребенок. Теперь Нико был холостяком, и женщины его интересовали мало, разве что так, не всерьез. И ни одна из них не производила на него подобного эффекта. Он думал, что все эти глупости хороши разве что для кино да романов.
— Месье Сирски? — настаивал женский голос.
Он взглянул на ее руки. Кольца нет.
— Месье Сирски?!
— Что вы хотите знать? — смущенно спросил он.
— Вашу профессию. Больше ничего.
Что за идиот…
— Дивизионный комиссар.
— А точнее?
— Начальник криминальной бригады Уголовной полиции Парижа.
— Набережная Орфевр, тридцать шесть?
— Совершенно верно.
— Думаю, стрессов вам хватает.
— Что да, то да. Но, наверное, не больше, чем у вас.
Она улыбнулась. Восхитительная женщина.
— Значит, доктор Перрен — ваш зять, он-то вас ко мне и направил, — произнесла она совершенно обычным тоном — поддерживала разговор.
Сестра хлопотала вокруг Нико, как вторая мать.
— Так что же с вами такое?
— Ничего особенного.
— Позвольте уж об этом судить мне, месье Сирски.
— Месяца три болит желудок.
— Вы уже обращались к кому-нибудь?
— Нет еще.
— На что похожи эти боли?
— Жжение… — вздохнул Нико, — иногда колики…
Не в его привычках было признаваться в слабости.
— Вы устаете или переживаете больше, чем обычно?
На лице Нико отразилось сомнение. Работа не оставляла его ни на минуту: он просыпался по ночам, потому что ему в очередной раз приснилось окровавленное тело. Разве можно кому-нибудь рассказать о том, что он постоянно чувствует? Да и кому? Коллегам по работе? Вечеринки с шутками о трупах — дело привычное — тоже способ избавиться от наваждений. Но эта столько раз описанный в бульварных книжонках прием был малоэффективен. Самое лучшее — вернуться домой, к семье, к ежедневным заботам, только так можно снова ощутить почву под ногами. Эти будничные хлопоты все расставляли по местам — в этом была их ценность, — и мрачные дневные события уходили на второй план. Именно поэтому он решил набирать к себе в бригаду людей женатых, с детьми, и восемьдесят процентов его подчиненных отвечали этим требованиям. Подобное равновесие было необходимо — иначе в уголовной бригаде не сохранить жизненную стойкость, и только он нарушал им же самим установленное правило.