Тибор Дери
Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале
Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале
Перевод О. Россиянова
Йожеф — назовем его Йожеф — проехал дальше. Только через добрых полкилометра, раздраженно дернув плечом, решил, наконец, подвезти парня, который поднял руку на обочине. Старенький «форд» надсадно взвыл на задней передаче, и парень с радостным оживлением поспешил к машине.
— Не мешало бы мне и пораньше спохватиться, верно? — сказал Йожеф, опустив стекло, но не открывая двери.
— Ничего, — ответил хриплым голосом парень. — Спасибо.
— Погоди, — глядя на его босые ноги, сказал Йожеф. — Отпусти-ка ручку.
Ноги парня ему не понравились: в подсохшей грязи, успевшей уже и запылиться. Не ноги, а последняя метеосводка. Едва ли не из-за них и прокатил Йожеф целых полкилометра, пока совесть не остановила. Лицо, юное, с правильными, разве чуть женственными чертами, — лицо еще ладно, с лицом, хотя тоже чумазым, а не просто небритым, еще можно было примириться.
— А ботинки где, в рюкзаке? — спросил Йожеф.
Высокие дальние горы заволоклись мглой, прежде чем солнце успело взойти над снежными вершинами.
— Ботинки? За чистенькую свою машину боитесь?
— Ты не издевайся! — сказал Йожеф. — Машина грязная. Но я в свою грязную машину сажаю, кого хочу.
— А меня не хотите?
Что-то невольно насторожило Йожефа в этом голосе. Не слова, а сама интонация. Голос будто косил. И все в этом парне как будто косило. И этот вкрадчивый жест правой рукой, и полупристойно вильнувший зад. И глаза, которые, стрельнув зрачками, тут же увели их куда-то за роговицу. Все его тело словно уклонялось, избегало ответа.
— Машина грязная.
Но я в свою грязную машину сажаю, кого хочу.— А меня не хотите?
— Тебе куда? — спросил Йожеф. — В Монтану?
— В Монтану, — хрипловато ответил парень. Йожеф опять поглядел на его грязные ноги.
— Да… Еще двести миль. Пока добредешь, занавес уже опустится.
Под носом у парня, у самого основания ноздри (Йожеф только сейчас заметил) угнездился красный воспаленный прыщик с крохотной белой головкой, не больше булавочной. Глаза парня снова оживились.
— Так подбросите? — спросил он возбужденно.
На шоссе, от которого отходили лишь редкие дороги в дальние горные поселки, царила глубокая тишина. Уже с час Йожефу не встретилось ни одной машины. Единственный встречный, и тот верхом, мирно протрусил по обочине в белесом свете зари; идиллическое зрелище.
— Еще двести миль, — сказал Йожеф. — Пока доберешься…
— Не подбросите?
— На этой грязной машине?
Парень рассмеялся, смех у него тоже был с хрипотцой.
— Тоже мне грязная! Не грязней вот этого большого пальца.
— Что ж, можно, — сказал Йожеф.
Парень выпрямился и опять рассмеялся. И смеялся он будто искоса. Фигура статная, стройная: тонкая талия, длинные ноги, тугая, полная, как у девушки, задница. И все посмеивается не переставая. Йожефа вдруг осенило, и он глянул на него в упор, не вполне еще уверенный в своей догадке.
— Так подбросить? — спросил он.
Парень рассмеялся своим хрипловатым смехом.
— Вы же не хотите?