Канта Ибрагимов
Седой Кавказ
Часть I
По грейдерной, разбитой по весне дороге, ведущей в небольшое предгорное чеченское село Ники-Хита, шел хромой походкой невысокий худой человек. Ровно двадцать лет прошло с тех пор, как этой же дорогой в сопровождении отца уходил он в город Грозный по повестке призыва в Красную Армию. Как бесконечно кошмарный сон пролетели эти два десятилетия для Денсухара Самбиева. Самые прекрасные годы жизни, молодости прошли мимо, оставив в карих глазах тоску и печаль…
Самбиев остановился, рукавом вытер скупой пот, выступивший на изборожденном искривленными глубокими морщинами лбу. Встав на левую, здоровую ногу, он выпрямился, стал выше, с восторгом огляделся; устав стоять на одной ноге, оперся на вторую, хромую, короткую, и сразу стал каким-то искривленным, старым, придавленным. А взгляд из прямого, открытого стал исподлобья острым, недоверчиво-подозрительным.
Он устало скинул с плеча выцветший протертый рюкзак, небрежно бросил его на не по весне рано запылившуюся дорогу, полез в карман кителя за папиросой. Медленно закурив, не поднимая рюкзака, сошел с дороги, сел на небольшой бугорок, грубой рукой медленно, с любовью погладил раз-другой молодую травку; от прикосновения к зелени лицо его вдруг подобрело, разгладилось, просветлело, глаза уперлись в одну точку, заволоклись пеленой воспоминаний. Неторопливо докурив, он с удовольствием потянулся и лег на сырую, пахнущую молодостью землю. Лучи утреннего яркого солнца озорно заиграли в редких темных, подпаленных спичками ресницах, заставили веки медленно, в блаженстве, сомкнуться. Даже с закрытыми глазами он чувствовал ослепительную красочность и праздничность цветущего Кавказа. Он хотел все забыть и думать только о будущем, только о хорошем, но сознание предательски подсказывало ему, что он не здоров, что праздной молодости жизни не было и не будет, и он невольно, как нередко случалось с ним в последние дни после освобождения, вспомнил все, что было. И почему-то особенно четко, во всех подробностях ему вспомнился его первый день вне дома, вне своей воли, под постоянным наблюдением, под приказом.
Весной 1939 года Самбиева призвали в армию.
В полдень, под палящими лучами солнца, шла первая дневная поверка. Самбиев русского языка не знал, но услышав свое имя и фамилию, как и все, уверенно крикнул незнакомое «я». Офицер внимательно оглядел тощего смуглого паренька в дрянной одежде, беззлобно ухмыльнулся и бросил:– Действительно, сухарь.
Строй разразился хохотом. Самбиев понял, что смеются над ним. Он плотно сжал губы, заскрежетали зубы, волнами забегали желваки под тонкой кожей обветренного лица, низко опустил голову и так стоял все время, до боли сжимая кисти рук за спиной.
– Эй, Сухарь, – крикнул офицер. – А ну, руки по швам!
Самбиев не знал, что это обращаются к нему. Только после толчка соседей и объяснения он понял, в чем дело. Бросив исподлобья искрометный, волчий взгляд в сторону офицера, Денсухар встал по стойке «смирно».
После построения Самбиев нашел грамотного призывника-чеченца. Тот, улыбаясь стал объяснять, в чем дело, но когда увидел, как по мере разговора меняется взгляд Денсухара, стал сдержанно-озабоченным.