Татьяна Устименко, Ольга Вольска
Всё или ничего
Каждый человек сотворен из воспоминаний.
Пролог
Шестеро крепких парней, облаченных в черные костюмы и белые рубашки, осторожно грузили в салон роскошного конного катафалка шикарный гроб из красного дерева. Молодая женщина в трауре пронзительно всхлипывала, повиснув на дверце похоронного транспорта. Кучка одетых в чопорные одежды людей, вышедших из церкви, тихо шушукалась в сторонке, бросая косые взгляды на рыдающую даму.
– Все готово, синьора, – один из грузивших гроб мужчин тронул ее за плечо, – можем ехать.
– Да-да, конечно, – невнятно пробормотала она, скрываясь в недрах огромного салона. – И, пожалуйста, оставьте меня одну…
– Как скажете, госпожа. Примите наши соболезнования.
Женщина сиротливо присела на краешек обитого черным велюром сиденья. Затем, не выдержав, рухнула на крышку гроба и разразилась бурными рыданиями. Кучер из деликатности задвинул щиток, отделявший его место от салона, а возможно, ему просто не улыбалось слушать всю дорогу безутешный рев несчастной вдовы – перегородка была звуконепроницаемой. Кони звонко зацокали копытами по мостовой, и катафалк тронулся.
Стоило лишь катафалку отъехать от церкви, как женщина мгновенно прекратила всхлипывать и надрывно стенать. Она облегченно перевела дух и победно улыбнулась. Шляпка с густой траурной вуалью была легкомысленно отброшена в другой конец салона. На лице «безутешной вдовы» не просматривалось ни малейшего следа недавних рыданий. Скорее она выглядела сосредоточенно-недовольной. Подобрав юбки, женщина что есть силы двинула каблуком по стенке гроба, оставив на лакированном дереве глубокую вмятину.
– Хорош дрыхнуть, бездельник! – резко потребовала она. – Вылезай уже давай!
Половинка крышки откинулась, и… «покойник» сел в гробу, потягиваясь и зевая, как сонный кот.
– Ну и сильна же ты, детка! – давясь зевком, с уважением проговорил Виктор Кипелов. – Ты чем сейчас по ящику двинула? Звук такой, будто по Царь-колоколу из Царь-пушки шарахнули!
– Извини, – абсолютно не испытывая угрызений совести, отозвалась Анна ди Таэ, выпутываясь из опостылевших юбок. – А как еще тебя от твоего вампирского сна пробуждать прикажешь?
– А меня что, уже отпели? – деловито спросил байкер, выбираясь из гроба целиком.
– И отпели, и отпили – закапывать везут, – хмыкнула княжна. – Упыря такого…
– А почему сразу «упыря»? – удивился оружейник.
– А кто еще днем спит? – ехидно ответила Анна вопросом на вопрос. – Только упыри да вот такие, как ты, бездельники!
– О, узнаю прежнюю Анну ди Таэ! – довольно усмехнулся Виктор, стаскивая с себя «похоронный» фрак и расстегивая рубашку чуть ли не до середины груди. Патологическая страсть байкера к расхристанности взяла верх над порядком и на сей раз. – Язвит напропалую и мотает нам нервы не щадя живота своего. Но это по-любому лучше, чем хандрить и страдать.
– Ну да, с вами даже не пострадаешь в свое удовольствие, – иронично фыркнула Анна, невольно вспоминая свою затяжную депрессию, охватившую ее после нелепой гибели Хьюго де Крайто.
…Окружающие так и не смогли вытянуть из нее ничего вразумительного. Ничего, кроме невнятного «добейте…». Виктору первому надоело выслушивать ее слезливые стенания. Когда он в очередной раз застал Анну безвольно сидящей в кресле и вперившейся пустым взглядом в стену, то перешел к активным действиям. Для начала вылил на княжну ведро ледяной воды, наорал от души, довел ее до истерики и заставил хорошенько выплакаться. А дальше, по мнению чародейки, начался ад. Виктор ежедневно появлялся в особняке ди Таэ ровно в пять утра, стаскивал Анну с кровати и выгонял на полосу препятствий, расположенную в парке у дома.