Кирилл Малеев, Иван Белов
Идущие в Рай
Матвейка Телепенок привалился к плетню и с затаенным восторгом разглядывал исполинскую, наподобие библейского Левиафана, сизую тучу. Громадина расползлась на полнеба, подсвечиваясь сеточкой молний и загибая клубящиеся, серые, с белесым подбрюшьем края. Неужели Господь дождик пошлет? Матвейка облизнул пересохшие губы. Вусмерть опостылела эта жара, никакого спасения нет. Все из рук валится, сердчишко колотится, подрясник насквозь сырой, а отец Сергий гоняет цельными днями, словно Матвейка не свой, русский человек, а бесправный египетский раб из Святого Писания. Лето 1717 года выдалось для Матвейки безрадостным. Начиналось-то все хорошо — по зиме, после трех сиротских лет, удалось прибиться послушником к Преображенскому монастырю в четырех верстах от Саратова. А чего? Тепло, крыша над головой, жрать дают каждый день, а большего и не надо. Работай да молись, все лучше, чем в стужу на улице спать и с бродячими псами грызться за кусок плесневелого сухаря. Дальних планов не строил, может, станет монахом, а может, и нет. У попа всяко жизнь слаще, чем у обычного мужика...
Весной сказка кончилась, отрядил настоятель Матвейку в сельцо Луговое, на вспоможение священнику отцу Сергию. Батюшка был немощен и стар и, судя по морщинам, седой бороде и костлявым рукам, застал, поди, само Крещение Руси, а может, и лично помогал в богоугодном деле святому князю Владимиру. Церковка в Луговом оказалась махонькой и невзрачной, однако славной на всю Казанскую губернию иконой Богородицы Живоносной, исцеляющей любые недуги, душевные и телесные; и оттого очередь из паломников в церковь не иссякала.
Отец Сергий, даром что при смерти, разом взял в оборот. Матвейкины дни тянулись в непрестанных трудах и поучениях святого отца. Хоть волком ополоумевшим вой. Отрада одна — улизнуть тихарем да уйти в степь древние курганы копать. За весну и лето Матвейка с дюжину разорил, мечтал золота хапнуть, да пока ничего не нарыл, окромя костей, угля да каменных топоров.
Матвейка облизнулся, поглядывая на расплывшиеся могильные насыпи, уходящие от села к реке.
Не сейчас, вечерком, как батюшка Сергий уляжется спать.Ветер усилился, ковыль на пригорке пошел лохматыми волнами, в душном, раскаленном воздухе плыли терпкие ароматы полыни, горицвета и пижмы. Вдали погромыхивало. Матвейка решил уходить, опасаясь гнева святого отца, но тут на пригорок выскочил человек, хромая на правую ногу и неразборчиво крича на бегу. Слова доносились обрывками:
— ... ры!. . ары!. . есь!
Матвейка с удивлением узнал полудурошного пастуха Веньку. Чего это он? Венька, дурачок тихий и неопасный, от коров своих ни на шаг. На прошлой неделе Матвейка подглядывал за бабами, полоскающими белье. Мимо проходил по чистой случайности, ну и задержался чутка. Уж больно волнительно зрелище вспотевших, раскрасневшихся баб. Хохочут, брызгаются, а как мелькнет белая коленка или краешек бедра, то аж сердце биться перестает. Так вот, бабы судачили, дескать, Венька с коровенками своими блудни блудит. Тьфу, срам какой, о таком и думать грешно...