Читать онлайн «Дневники»

Автор Эдуард Кузнецов

ЭДУАРД САМОЙЛОВИЧ КУЗНЕЦОВ

Дневники

Во время первого пребывания в трудовом лагере в 1967

ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Прав Эдуард Кузнецов: «Прогнило что-то в королевстве датском». Прав, хотя бы потому, что книга его здесь. В «Тамиздате». Самый сущностный и перспективный симптом дряхления режима (по Амальрику) – все большая халтурность в «работе» карательного аппарата.

Давно уже поток рукописей из «большой зоны» никого не удивляет. А теперь прямо из лагерей и тюрем пошло: стихи Даниэля, А. Родыгина, ленты с голосом Гинсбурга… Плоховато оказалось с бдительностью у «кума» 10-го лагпункта, выходят в свет тюремно-лагерные записи Эдика Кузнецова. Вот краткая справка об авторе. Отец еврей, погиб на фронте. Сам поступил в Московский Университет. Вместе с В. Осиповым (с тем, который теперь издает «Вече», разошлись пути) ходил на площадь Маяковского в 1961-62 годах. Засадили и получил в Мосгорсуде 7 лет. «Не исправлялся», за что был послан в особый лагерь, потом во Владимир.

Вышел осенью 68-го, год административного надзора в Струнине, Владимирской области. Переезд в Ригу, женитьба на Сильве Залмансон. 15-го июня арест на аэродроме «Смольный» под Ленинградом… Остальное сказано в книге. Для «объективации» этих записей, естественно отрывочных, следует прочесть материалы Ленинградского самолетного процесса.

Хватило силы духа на то, чтобы в Большом Доме, даже в смертной камере, думать, осмысливать.

Хватило лагерного опыта записывать, протаскивать через шмоны, хранить в среде, насыщенной стукачами, и всю эту неимоверную эквилибристику увенчать выходом записок за зону. Появление же книги – почти верная путевка во Владимир. В марченковскую тюрьму, в которой он сам тянул последний год своего первого срока. Год поразивший его так глубоко, что даже сегодня, пройдя духовный опыт наверное еще страшней, он не может удержаться от воспоминаний. Ради того, чтобы эти записи были прочтены в Союзе, услышаны по радио, чтобы в иностранных переводах им ужаснулись чересчур доверчивые «сосуществователи». Кузнецов внутренне готов на владимирский этап.

В этом есть аналогия с самим самолетным делом. Тогда, на месте, его друзьям это отчаянное предприятие показалось самоубийственным рывком в огневую зону, лишь бы не терпеть. Что-то подобное самокалечению пересидевших зэков. Оказывается – сознательная жертва, принесенная с почти холодным расчетом: «Эта страна не знает реформ не на крови»… Как тут не сказать, что Эдик носил в бумажнике фотографию Яна Палаха. И вышло историческое ленинградское дело. Историческое потому, что впервые за историю советской власти произошло прямое вмешательство западных правительств (а не только общественности) и отступление режима, отмена расстрела. Извне эти события виделись куда яснее, чем самому Эдику «изнутри» – расстрел был не для «напугу», а твердо предрешен. Неделя в смертной камере, возвращение на «спец» на 15 лет, а тем временем, по логике поражения, власти пришлось отпустить из Союза около 50 тысяч человек. Евреев и не евреев. Нескольких близких лагерных друзей, массы других, ничего о деле по сути часто не знавших, еще полных страха, думавших даже, что «самолетчики» своим дерзким поступком задержали их выезд.