Юрий Алексеев
Телега в конверте
АНОНИМКА С ОМАРОМ
Зерновой умирал сидя. Глаза помутнели. Тело обмякло, как пальто, рухнувшее на стул с вешалки. Младший референт Зерновой умирал от скуки.
За столом напротив, раскинув челюсти капканом, угасал старший референт Буланбаторский. У окна с бешено открытыми глазами опал начальник отдела культивации Пал Палыч Берендюк. По лицу Пал Палыча лениво ползали мухи.
В кабинетах НИИ хрена лежала подвальная тишина. С девяти утра институт погружался в спячку. По пустым коридорам, мучаясь от недостаточного внедрения сорокаградусной, одиноко бродил кладовщик Кузьмич. И только в пять начинался небывалый подъем: энергично протирая глаза, сотрудники собирались по домам.
– До подъема еще три часа, – с тюремной тоской вздохнул Зерновой. – Помечтать, что ли?
Буланбаторский звучно щелкнул зубами и замычал.
«Муха влетела, – отметил про себя Зерновой. – М-да, а хорошо бы сейчас э… э… съесть омара, вкусный небось стервец»,– подумал он и сам поразился несусветности пришедшей мысли.
Младший референт нехотя взялся за перо. Написал свою фамилию. Потом начал раскладывать ее по частям: «зерно», «вой».
– Разложился, Зерновой, разложился, – пробормотал он.
И вдруг в его пепельных от унынья глазах мелькнула шальная искра.
«Зерновой полностью разложился, – написал он. – Адски пьет. Бьет соседей. Не платит алиментов. И еще он желает съесть омара».
Зерновой скользнул обещающим взглядом по засиженному мухами лицу Пал Палыча. Подписался «Очевидец» и запечатал бумажку в конверт.
Через день институт пробудился. Сотрудники шептались. Хмыкали.
То и дело бегали покурить и возвращались с нездоровым румянцем, будто обменялись в коридоре пощечинами. В полдень директор института тов. Епонский собрал летучку. Анонимку трижды прочли вслух.– Подработаем мнения,– предложил Епонский.
– Уволить! – никому не давая себя опередить, выпалил Берендюк.
– Проверить и уволить, – мягко поправил Буланбаторский.
На дом к Зерновому отправилась комиссия. Институт гудел от гипотез.
Комиссию ждали радость и огорчение. Зерновой жил в однокомнатной квартире бобылем. Стало быть, жену он бросил? Версия об алиментах подтверждалась! Но кого же тогда он бил?
– Соседей по лестничной клетке! – догадался Буланбаторский.
Постучались в квартиру напротив. Дверь открыл грузчик Хоботов.
– Извините, мы по делу весьма щекотливого свойства, – поклонился Пал Палыч.
Грузчик полез за бумажником.
– Нет, нет, только один вопрос: не бил ли вас часом жилец из восьмой квартиры?
Хоботов выразительно постучал себя кулаком по лбу и захлопнул дверь.
– Понятно, бьет-таки тихоня! – просветлел Пал Палыч.
В субботу Пал Палыч, Буланбаторский и Кузьмич (как специалист) напросились к Зерновому в гости со своим «горючим».
Зернового искушали долго. Заражали собственным примером. Сюсюкая, подносили к его губам рюмку, будто ложку каши капризному ребенку. Но тот лишь мотал головой, как бы изображая «идет коза рогатая».
– Ладно, – с горечью сказал наконец Пал Палыч. – В данном вопросе ты замел следы.
Но тут из ванной вывалился Кузьмич, и, отрицательно замычав на слова Пал Палыча, запротестовал скрюченным пальцем. Пояснить протест словесно он не мог по причине выпадения из речи гласных букв.