Елена Кутузова
Кукушкины дети
Новую часть кладбища не затеняли от солнца высокие деревья – скорбящие родственники их еще не успели посадить. Слева от тропинки земля бугрилась свежими могильными холмиками, укрытыми пластиковыми венками. Ленты на них обвисли, и только поблескивали на черном фоне золотые буквы: «от скорбящего брата»; «дорогому отцу»; любимой матери.
Справа возвышались такие же ряды могил, только с этой стороны на крестах виднелись фотографии. Люди на них смотрелись слишком четко, и только взгляд казался смазанным, словно в глубине зрачков клубился туман.
Возле выкопанной в красноватой земле ямы стояла железная подставка для гроба. Рядом, опираясь на лопаты, застыли могильщики.
– Что-то воронов не видно, – заметил один из них, оглядывая свежие, еще не потрепанные непогодой кресты.
– Да куда они денутся, – лениво отозвался второй, – сейчас все разойдутся, и эти явятся поминать. А пока народу много.
Он посмотрел на приближающуюся процессию и помрачнел: гроб, который легко несли двое взрослых мужчин, был маленьким. Могильщики указали, куда его ставить, и отошли, уступая место священнику.
Сладковатый запах ладана окутал провожающих клубами дыма. Женские рыдания врывались в монотонную молитву.
Мать не плакала. За все время ни разу не пошевелилась. Её взгляд был прикован к лицу мертвой дочери, на бледной щеке которой синел похожий на ветвистое дерево шрам.
Когда пришло время, могильщики оттеснили людей и привычно заколотили гроб. При каждом ударе молотка женщина вздрагивала, и вцепившиеся в рукав мужа пальцы белели все сильнее.
Когда гроб подняли, чтобы опустить в могилу, женщина словно спохватилась. Вскрикнула и кинулась вперед, едва не упав в яму. Рухнула на гроб, обняв его двумя руками, и заголосила навзрыд. Из сухих до того глаз потекли слезы.
– Ну, слава тебе, Господи, ожила, – послышалось тихое. – А то я боялась, с ума сойдет, болезная. Уйдет за дочерью…
Священник кинул на сказавшую это старуху недовольный взгляд и повернулся к несчастной матери. Вдвоем с отцом ему удалось уговорить женщину отойти от гроба. Он мягко скользнул в яму, и могильщики отступили, чтобы присутствующие могли отдать покойной последний долг.
Стук комьев земли слился с пронзительным карканьем. Оно донеслось из старой части кладбища, но самого ворона не было видно.
И одновременно послышался детский плач. Истошный, испуганный. Люди застыли, прислушиваясь, а когда поняли, что крик исходит из заколоченного гроба, отшатнулись.
Закричала мать. Отец, не задумываясь, спрыгнул в могилу. Он срывал крышку голыми руками, ранясь о торчащие гвозди. А потом отшвырнул её прочь.
В гробу, вцепившись в кружевное покрывало, заливалась слезами мертвая девочка. Отец подхватил её на руки и передал наверх. Мать кинулась к ребенку, вцепилась, прижала к себе.
– Чудо! Чудо! – пронеслось над кладбищем.
Священник достал из рюкзака бутылку со святой водой, окропил обеих. Ребенок заплакал еще громче.
– Одержимая! – охнула старуха, которая несколько минут назад убивалась по несчастной матери.
Священник едва удержал неподобающие слова и тихо, чтобы не сорваться, ответил: