В. Гордон
На цепи
Глава 1. Легионер
В. Гордон
***
«Лгать самому себе опасно, рано или поздно начинаешь забывать где кроется истина»
Так говорил мой хороший друг, когда мы виделись в последний раз. Он подарил мне свою историю, чтобы о ней узнали люди ищущие убежище в плену обмана. Да не сгинет душа его во мраке сомнений, и да пусть не сгинут в нём и ваши бессмертные души.
Это случилось самым обыкновенным пасмурным утром. Я только что открыл новенький сканворд, потягивая горький, как сироп от кашля, кофе, и вдруг в коридоре раздался душераздирающий мужской крик. Обычно наши пациенты не расщедривались на тишину, но этот вопль отличался от прочих. Судя по всему, он наводил ужас не только на меня, за дверью уже началась беспокойная суматоха. Голоса Девина Салливана, Джинджер Хатчерсон и Майкла Ларсона смешались в один тревожный поток брани. Что там, чёрт побери, происходит? От волнения я обжёгся горячим кофе, по белой рубашке расползлось уродливое коричневое пятно.
– Матерь Божья, да он мне нос сломал! – верещал бедный Майки.
Его огромный шнобель прошёл через множество потрясений, но до того ни разу не ломался, чем самый опытный и грозный санитар психиатрической клиники "Карвер-Бридж" безмерно гордился.
– Давай же, Джинджер, отправь его на милость Морфея! Я не удержу!
Девин вопил что было сил, но точно не громче Корина Абади. В ту же секунду в памяти яркой вспышкой возникла самая тонкая на моей практике папка с личным делом нового пациента. Его должны были привезти неделей позже. Я помнил об этом совершенно точно, ошибки быть не могло.
Шериф Аткинс оказался немногословен в своём рапорте. Абади взяли тёпленьким прямо на месте преступления, что бывает крайне редко. Обычно наши клиенты предпочитают скрываться от правосудия, но этот француз был слеплен из другого теста.Судебный психиатр оказался ещё более кратким в своих выводах:
«Абади абсолютно точно болен, при этом склонен успешно симулировать повадки здорового человека. Чрезвычайно вспыльчив, но и хладнокровности ему не занимать. Предположительный диагноз: диссоциативное расстройство идентичности».
Надо сказать, до Абади к нам не поступали пациенты с подобным недугом, к тому же беглые солдаты. Оставалось лишь догадываться, насколько больше хлорпромазина, или же, как в шутку придумала называть его Джинджер, «ленивой Сони», теперь придётся доставать из закромов.
Я высунулся из своего кабинета, салфеткой стирая пятно с рубашки.
– Какого чёрта?! – рявкнул я, глядя на жалкие попытки санитаров удержать беснующегося Абади на месте. – Сделайте уже что-нибудь! Вас слышно за сотню миль отсюда!
– А ну уймись, ублюдок, пока я не засунула эту иглу тебе в задницу! – Джинджер окончательно вышла из себя, прицеливаясь в полуобнажённую, усеянную безобразными шрамами ягодицу, Абади настырно изгибался, ловко увиливая от иглы. Казалось, его кости сделаны из пластилина, а сам он полжизни проработал гимнастом в каком-нибудь бродячем цирке.
– СТОП! – скомандовал я. – Считаю до ТРЁХ, Абади! Только до трёх! После чего остаток жизни ты проведёшь под комбинацией убийственных антипсихотиков. А это значит, что даже глотать собственное дерьмо тебе, засранцу, станет в радость. РАЗ!