Андрей Дышев
Без алиби
Андрей Дышев
1
Я догадываюсь, зачем она приехала. Но напрасно старалась. Я отвоевался. Все, точка.
У человека, как и у металла, тоже есть свой запас прочности. Гнет, гнет тебя жизнь, ты держишься, сопротивляешься, борешься, но в один прекрасный момент хрясь! – и готов. И медицина бессильна. Вот этого я боюсь и потому в авантюры не влезаю. Живу тем, что изредка помогаю Климу перевозить бочки с килькой на московский поезд, и в сезон сдаю свою, так сказать, дачу, отдыхающим. На еду хватает, а больше мне и не надо. Веду здоровый аскетический образ жизни, по-прежнему увлекаюсь круглогодичным плаванием в море и горами. Это намного безопаснее и полезнее для здоровья.
Но вот Анна, по-моему, намерена поставить крест на моей затянувшейся эйфории. Всю зиму и весну звонила из Москвы, намекала, что хочет провести лето в Судаке. Я ей тоже намекал, что по прогнозам вода будет ледяной и грязной, потому что в километре от берега затонула баржа, и в море вылилось тридцать семь миллионов баррелей нефти, и ей лучше провести лето где-нибудь на Багамах, тем более, что ей, как сотруднице преуспевающей столичной торговой фирмы, это вполне по средствам. Я, конечно, поступил не по-джентельменски, солгав насчет прогнозов и затонувшей баржи, но больше нечем было удержать Анну от себя на дистанции.
– Ты как будто не рад, – сказала она, появившись ранним июньским утром на пороге моей квартиры. Протянула сумку, подставила щеку для поцелуя.
– Извини, что так неожиданно, но меня скоропостижно выгнали в отпуск.Мы не виделись с того дня, как простились на Ленинградском вокзале осенью прошлого года, вернувшись российским рыболовным теплоходом из Лимы. Она мало изменилась, даже каким-то чудом сохранила на лице бронзовый приамазонский загар. Но короткую стрижку, с которой ходила по сельве, обновлять не стала, и светлые волосы, стянутые на затылке заколкой из черного бархата, теперь доставали до плеч.
Я не стал лицемерно суетиться, изображать бурную радость и, даже не предложив кофе, отвел ее на дачу, расположенную под Портовой башней старой крепости и показал ей на крышу, хорошо замаскированную плотными зарослями виноградника.
– В домике, к сожалению, уже занято, – сказал я. – Но там тоже хорошо. Когда ты привыкнешь, тебя с крыши силой не стащишь.
Одно из немногих качеств, которое мне нравилось в Анне, – это то, что она умела быстро приспосабливаться к любым неудобствам. Я помню, как она босой разгуливала по Ла-Пасу, как мы целые сутки мчались в разогретой солнцем машине в Лиму, как она вытаскивала меня из прибоя, как спокойно отреагировала на взрыв в кузове нашей машины по пути в Пукальпу… Девушка восприняла крышу дачи так же, как и ту мрачную каюту, в которой нам пришлось плыть из Лимы в Питер. Она постучала ногой по деревянной, наполовину прогнившей лестнице, ведущей наверх, ухватилась рукой за ветку ореха и стала осторожно подниматься по ступеням.
– Да-да, конечно, – говорила она. – Здесь тоже неплохо. Вид замечательный. Крепость как на ладони, горы, мусорные баки… На раскладушку я могу рассчитывать? – спросила она минуту спустя, откинув ногой пустую бутылку из-под портвейна, которая с грохотом покатилась по ступеням вниз.