Юлия Плотникова
Последний машинист
I Гусь
– Демон! Демо-о-он! Он смотрит на нас! Смо-о-отрит!
Люди начали оглядываться на старика в костюме. У него был портфель в руках. Респиратор беспомощно валялся под ногами.
– Он смотрит на всех! Следит, совращает! Это все он! Он! Он! Он! – и тычет пальцем в небо.
– Старик, это просто туча, – пытается образумить его прохожий. Не видит, что уже поздно.
– Это глаз демона! Он пробрался туда, на Не-е-е-ебо! Мы все умрем, нас покарают! Покараю-ю-ю-ют!
Минуты через три подъехала белая машина. Санитары подняли с колен старика, вкололи ему что-то. Увезли.
Очередной фанатик. В последнее время их становится все больше.
Ляле было пятнадцать, когда началась эпидемия. Она помнила, как все было. Как в новостях начали говорить о новом вирусе, от которого нет лекарства. Тогда никто не осознавал серьезность происходящего. Обсуждали на кухнях, винили во всем правительство. Но никто не думал, до чего может дойти. Массовые смерти, голод, падение экономики, войны. Мир изменился до неузнаваемости. Ляля часто вспоминала свое детство и не могла понять, правда ли тогда все было проще, чем сейчас, или это искаженность детского восприятия. Дети все воспринимают по-своему. Возможно, и тогда было плохо. Но сейчас хуже, Ляля так считала.
За спиной зашуршали ботинки по сухому газону и веточкам. С нелепыми задержками.
– Привет, Гусь.
– Жаль, не удалось подкрасться. Что рисуешь?
Гусь был старше, но глупее. Он любил дурачиться. Ляля считала дурачество кощунством; люди умирали. Весь мир сошел с ума. Раньше Ляля любила кривляться, забавно пищать и передразнивать телевизор; раньше Лялю звали не Лялей и город ее назывался по-другому, и страна. Ляля жила в Громоре; в год Всеобщего Переименования ее родной город получил такое название. Громор – провинция Корории. Сперва эти названия казались абсурдной шуткой, но люди привыкли.
– Разве не видно? – устало спросила Ляля, отходя от мольберта, оценивая свою работу и давая Гусю оценить ее.
– Что-то очень красивое, – Гусь довольно расплылся своей неумной улыбкой.
– Выкрутился. Молодец.
Для справки, это был не пейзаж. Три глаза на одном лице без левого уха. Убожество. Оригинальность. Авторство. Три гласных. УОА. Уоа. Уоа. Как звуки, издаваемые гориллой. Как они называются? Рев? Крик? Точно не карканье.
Отец заставляет Лялю рисовать в парке, хотя знает, что дома она будет переделывать; она впустую тратит дорогую краску. Он говорит, нужно, чтоб все видели, что Ляля работает. В ПОХ особенно. Быть членом ПОХ почетно (хоть Гусь и смеется, когда слышит это словосочетание: «член ПОХ»). И жизненно необходимо.
Не так давно от одного только предположения, что своими художествами и бездарными записочками Ляля будет обеспечивать всю семью, у ее отца случился бы приступ. Приступ, в общем-то, с ним и случился; поэтому Ляля зарабатывала. Отец был человеком рабочим; не понимающим искусство. А тут такое. В период всеобщей бедности и нараставшей ужасающими темпами безработицы Ляля потугами искусства содержала семью. Она вступила в ПОХ (Партия Объединенных Художников) в шестнадцать лет и в ПОП (Партия Объединенных Поэтов) – в семнадцать. Эти организации заняли лидирующие позиции. Треть профессий вымерла; половину рабочих заменили машинами. Только художники и поэты были незаменимы. Правительство Верховного Правителя Тенора щедро спонсировало их. Верховный Правитель Тенор был убежден, что искусстники (похоже на «искусники») удержат человечество над пропастью деградации. А если нет: либо второе поколение Homo sapiens, либо инопланетная раса увидят творения Нашей эры и поймут, насколько хорош был человек когда-то.