лгидштрийкрбышев
ЗИЯНИЯ
УМСА-РРЕББ
11, гие de 1а Montagne-Ste-Geneviëve, 75005 Раг^в
© YMCA-PRESS, 1979. Строка - совсем дитя. А кто отец-то? Ведь я расчеловечусь, я впоюсь
в смертельное братанье с ней, в союз,
и стану вовсе человеко-текстом. С полусобою сросток, легкий груз -
пока меня имеючи - примите! Так из каких же уст я отзовусь,
когда Создатель позовет: "Димитрий!"? Что это было - нравственный недуг,
всего лишь любопытство или шалость,
но с розовым дыханием подруг
душа за целый век перемешалась,
и - нет меня. И - здесь я! Лишний слог
в крестообмене человеко-строк. Октябрь 1977
3
МЕДЬ, ОЛОВ О , СВИНЕЦ
Хоть медью отрави, хоть мёдом
отравленным наведайся в груди,
хоть изувечь, а под огромным сводом
гармонии отведать - награди. Приплелся я к тебе, о Стоголосый,
по безголосью ноги сбив, Твой сын. И жилы мне сгрызает, струны, лозы
конёк твой золотистый - клавесин. Он тихие фонарики развесил,
звонки свои, гудочки раздарил,
он тихую передо мной разверзнул
такую глубь, что я с последних сил:
- Дай, Ласковый, дай, Грозный, муку, -
вскричал, - но покажи устройство горл,
дающих мёд и медь пустому звуку. Гармонии отведать я пришел. А над молчаньем - оловянно-медный
заклепанный в оковах ураган. Он просыпается, рычит, грозит и медлит
Ну так скорей сжирай меня, орган. Я жизнь прерву и в музыку низрину:
о жилами ожги, исполосуй! А вышел Ты, узнал меня и зримо
лицом повел, как молвил: - Поцелуй! И голос дал, и глаз, и в руку биту
свинцовую для верности вложил,
и - слышу: - Ты мне службу б сослужил,
когда партиту бы сыграть тебе, партиту
Март 1962
7
Я ЖИВУ
Памяти Осипа Мандельштама
Не ты ль, отец, и тень твоя со мною? Не ты ли шлешь из сумрачных веков
волчание, молчание ночное,
возню серебросерых облаков? Не так же ль у тебя такой же ночью
век оборотень душу уволок? Не так же ль на меня ужасной ношей
напрыгивает оборотень волк? Услышь, услышь, не спи, мой крик прощальный,
услышь, не дожидаясь до зари. Кто б ни был ты, мой сын далекий дальний,
печаль мою послезно повтори. Ты еще жив. И я когда-то думал,
любовь не понимая, не щадя:
я жив еще.
В груди моей угрюмой
свисает ветвь осеннего дождя. Беда, беда, - зову я, выбегая. Навстречу мне желанная беда. -
Убейте меня, что ли, дорогая. Любовь вас не полюбит никогда. Но и меня любовь уже не лечит,
а из угла прожорливо глядит. Сама уже несчастью не перечит,
сама - несчастье, так она звучит:
звенит, звенит надсадною струною
и начинает в ухе звезденеть,
и голос свой примешивает к вою
не смерть, но равнодушие и смерть.
8
Но и под грохот этого дуплета
улавливает слух военный гром. Безумная тогда выходит Грета
и Брейгеля дрожит серебрый дом. Но тихо, тихарями, мастерами
идем мы на работу. Город спит. И родина народными руками
добротное убийство мастерит. Как много дел бесчестных и опасных
мы делаем усердно по утрам,
и кое-как сколачиваем наспех
бессмертие свое по вечерам. А неслуха не любит век железный -
служи или молчи.