Проза
Далия Трускиновская
Аутсайдеры
Это будет стройка века, — пробурчал бухгалтер Миша. — Возвести Эмпайр Стейт Билдинг — и то дешевле.
— А на хрена мне этот билдинг? — спросил Вишняков. — Мне нужно, где жить. И жить так, как я хочу. Запиши, Миша, — художнице этой за эскизы двести баксов.
— Так много? — со всей возможной иронией спросил Миша.
— Пока. Я вот пересплю с ее бумажками… Если пойму, что мне хочется именно это, тогда и буду платить.
— Конечно, коли на потолке не будет росписи, то дом — не дом, а так, берлога, — заметил Миша. — Ладно, если это все, то я пошел.
Миша потому и был у Вишнякова главным бухгалтером, что мог спрятать во всевозможных проводках любую сумму и мастерски манипулировал налоговыми льготами. Но и оплачивался этот труд по-царски. Вишняков гордился тем, что знает цену интеллекта, и все понимали, что с командой вдвое меньше, чем у конкурента, он получит прибыль вдвое больше да еще вырвется вперед по многим направлениям.
Рабочий день заканчивался.
Вишняков прошелся по кабинету. Хороший кабинет, хоть папу римского принимай. И супруга уехала на неделю к родственникам в Берлин. И дочка прислала сегодня из Калифорнии мейл — дом купили, няню для внука нашли. И художница Марина согласилась поужинать в японском ресторане. Художница не дура — понимает, откуда растут ноги у выгодных заказов.
А расписать стенки с потолками в трехэтажном особняке — это ей занятие на три месяца, после чего спокойно можно еще столько же отдыхать.Но как раз в японском ресторане его ждал облом.
Марина, которая выпала из поля зрения дня на три, не больше, взяла доллары, сунула в сумочку и, сделав большие серые глаза очень строгими, сказала, что торопится. Полчаса посидеть и поговорить об искусстве может, а более — никак.
Вишнякову всегда нравилось это сочетание — темные волосы и серые глаза. Он говорил, что тут чувствуется порода. Сам он породой не блистал: обычный рыхловатый мужик, нос картошкой, тусклая рыжинка когда-то густых волос, начинающие обвисать щеки. Но в женщинах породу уважал едва ли не больше, чем стройную фигурку. Марина полностью соответствовала его понятиям об этом предмете.
Вишняков взял то, что подавали сразу, — суши пяти видов; полчаса развлекал даму беседой, а сам строил ловушки и засады: к кому же торопится вечером на свидание эта красавица?
Пискнул ее сотовый, и она дала адрес японского ресторана. К человеку, которого ждала, обращалась на «ты».
Они вдвоем вышли на деревянную террасу, пристроенную к старому каменному дому, где весь первый этаж занимал ресторан. Терраса была пуста: наступила осень, и никто не хотел есть сырую японскую рыбу под тентом.
— А, это за мной, — Марина показала на серебристый джип «чероки».
— На таких бандюганы катаются, — заметил Вишняков.
— Или просто умные люди, — несколько обиженно возразила Марина.
Вишнякову стало интересно: и какой же там, внутри, умный человек?
Он откланялся, сделал вид, что возвращается в ресторан, но сам остался стоять в дверях и на всякий случай надел очки. От возни с компьютером близорукость, зараза, прогрессировала.