АНДРЕЙ СЕДЫХ
ЗАМЕЛО
ТЕБЯ
СНЕГОМ,
РОССИЯ
АНДРЕЙ СЕДЫХ
ЗАМЕЛО
ТЕБЯ
СНЕГОМ,
РОССИЯ
ТОГО ЖЕ АВТОРА
Старый Париж. — Изд. Я. Поволоцкого, Париж,
1926 г. С иллюстрациями Б. Гроссера. Распродано. Монмартр. — Изд. Я. Поволоцкого. Париж, 1927 г. С иллюстрациями Б. Гроссера. Распродано. Париж ночью. — Изд. «Москва», 1928 г. С
предисловием А. И. Куприна. Обложка Ал. Яковлева. Распродано. Там, где жили короли. — Изд. Я. Поволоцкого. Париж,
1930 г. Распродано. Там, где была Россия. — Изд. Я. Поволоцкого, Париж,
1931 г. Распродано. Люди за бортом. — Изд. О. Зелюка, Париж, 1933 г. Распродано. Дорога через океан.
— Изд. «Новый Журнал»,
Нью Иорк, 1942 г. Звездочеты с Босфора. — Изд. «Нового Русского
Слова», Нью Иорк, 1948 г. С предисловием
И. А. Бунина. Обложка Р. Ван-Розена. Распродано. Сумасшедший шарманщик. — Нью Иорк, 1951 г. Обложка Л. Михельсона. Только о людях. — Нью Иорк, 1955 г. Издание
«Нового Русского Слова». Далекие, близкие. — Воспоминания. Нью Иорк, 1962. Второе издание. Copyright 1964 by Andrei Sedych
РАССКАЗЫ
ЗАМЕЛО ТЕБЯ СНЕГОМ, РОССИЯ
^Ж X, КАК ГРУСТНО жить одинокому! В молодости
* ^ еще ничего, молодость живет торопливо, без
оглядки. Но когда у Константина Алексеевича виски
побелели и беспричинно начала побаливать нога, темп
жизни страшно замедлился. Появилось много времени,
которое он не знал, куда девать, и все дни стали
одинаково скучные, монотонные и очень длинные. Пробовал он читать, но скоро оставил: заметил, что глаза
лежали на книжной странице, а мысли блуждали где-то
далеко, голова думала свое, тоже очень назойливое,
будничное и скучное. Не было у него привычки к
чтению. Ничего из прочитанного не запоминал и говорил,
что писатели нынче пошли очень мудреные. Пишут,
а что — непонятно, без начала и конца. И, отложив
книгу, больше к ней не возвращался, — все равно
толку нет. Службу он оставил года два назад, вышел на
пенсию, — такую скромную, что жить на нее, по правде
говоря, не было возможности. Предполагалось, что
к пенсии этой Константин Алексеевич будет кое-что
прирабатывать, но ничего подходящего не нашлось,
а то, что предлагали, было ему не по силам: лезть на
7
крышу, чинить да красить, — неровен час сорвешься
вниз и тогда — конец, больница! С грехом пополам
сводил он концы с концами, но было, конечно, трудно. Вот лекарство, например, или новые очки, — это уж
не по карману. Нужно бы и зубы поправить, очень
некрасиво торчат корешки, но об этом Константин
Алексеевич не мог и думать: узнают, мол, и так! Жил одиноко, в глухом, провинциальном городке,
где делать ему было нечего. Случилось это просто. Когда-то работал он на местном заводе, а когда вышел
на пенсию, оказалось безразлично, где доживать свой
век. Снял комнату с кухонькой, первое, что
подвернулось, и прочно засел в своем медвежьем углу. Поблизости не было ни русской церкви, ни друзей, никого. Знали его только квартирные хозяева — поляки, с
которыми трудно было сговориться, да владельцы лавок,
куда заходил он за своими скромными покупками. Хозяин квартиры был в молодости шахтером в Пенн-
силвэнии, болел туберкулезом, часто и сухо
покашливал и говорил, ни к кому не обращаясь:
— Мне ест не добже!