АФИША. ПУТЕВОДИТЕЛЬ. ХЕЛЬСИНКИ01. ПОЙМАЙ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕШЬ
Так близко от Петербурга, и вот - настоящий европейский город Уличная толпа культурна и хорошо знает правую сторону. Асфальтовые тротуары широки, городовые стройны, скромно щеголеваты и предупредительно вежливы, на извозчиках синие пальто с белыми металлическими пуговицами, нет крика и суеты, нет разносчиков и нищих. Александр Куприн. Немножко ФинляндииЕго нет. Есть соленый морской воздух, как попало набросанные валуны, зеркало Саноматало и шары света в руках у вокзальных атлантов. Атлантов тоже нет - очертания расплываются в граните; здесь не смотрят в глаза, боготворят тишину и к случайному прикосновению относятся как к электрическому разряду. Он растворяется в ирреальном марганцевом закате, стерильный мир за стеклом, прилежный мираж Скандинавии, оставляя в недоумении: где город? Где смог и пробки на дорогах, где модные наряды, где дворцы с замками, наконец? Что происходит? Ничего. В Хельсинки не произойдет ничего, он живет для себя, погружен в себя, сосредоточен на себе и чужаков не отталкивает - вежливо не замечает. Прячется, поднимая к уху невидимую трубку мобильного. Трубка - орудие телепортации. Он путает следы, заводит на улицы, - где солнце, торжественные витрины, японцы с камерами, - на которых его никогда не поймать. Хельсинки - не для лентяя, его нужно выслеживать: на перекрестках Круунунхака, меж могил Хиетаниеми, на извивающихся змеей южных набережных и в кабаках Каллио. Выключить часы, сбавить громкость на полтона, тембр голоса на тон; заставить себя идти медленно и дышать полной грудью.
Кормить его идолов - белок в парках. Гладить рукой гранитный камень. Разглядывать небо через трубы памятника Сибелиусу - может, он там? Смотреться в металлические шары Хиеталахти - не он ли за спиной? Гнать по шоссе Лэнсивяюля, убегая от воды, напирающей с двух сторон, повторять его влажные, ветром освежеванные имена: Хельсинки, Гельсингфорс, - звать его, как зовут зверя, что замер, вдруг заметив человека, и вот-вот пустится наутек. Он прячется в темном заднем дворе, в сквоте, разбитом в старой вилле, на причале ледоколов. Его не Лермонтов воспел - Булгарин, у него непроницаемое лицо, на котором смеются и плачут щелочками заливов только глаза, для юнца по-стариковски всезнающие. Он сойдет с ума в пятницу, сделает сальто-мортале и взорвется в субботу - снова навсегда, как в последний раз, - чтобы воскреснуть в понедельник фиолетовой тенью над Эспланадами. Будет умницей. Не дастся в руки. Будет счастлив.
02. КАК НЕ ИСПОРТИТЬ ПОЕЗДКУКОГДА НЕ НАДО ЕХАТЬКлимат Хельсинки несколько мягче московского или питерского: сюда добирается Гольфстрим, благодаря которому зимой, как правило, не бывает сильных морозов. Если летом температура поднимается до +25 , горожане жалуются на смертельную жару (но от субботней сауны с +100 при этом почему-то не отказываются). В городе, центр которого со всех сторон открыт морю, постоянно дует ветер, и, хотя до Копенгагена или Мальме Хельсинки в этом смысле далеко, шарф и перчатки с октября по апрель - нужная часть экипировки.