Читать онлайн «Революционер-демократ»

Устрялов Николай

Революционер-демократ

Проф. Н. В. Устрялов

Революционер-демократ

1

- У тебя страшно много ума, так много, что я и не знаю, зачем его столько одному человеку...

Читая Герцена, всякий раз невольно вспоминаешь эти обращенные к нему слова Белинского. Нельзя, кажется, более точно и метко выразить впечатление от всего духовного облика, от всей индивидуальности Герцена, от каждой страницы его писаний.

Да, дыхание, цветение, прометеевская поэзия ума - вот чем пронизаны эти страницы. Да, аромат ума - вот что прежде всего ощущается и пленяет в их авторе. "Герцен все понимал" (Шелгунов).

Ум широкий и вместе с тем конкретный. Бесстрашный, "беспощадный, как Конвент", - и вместе с тем живой, взволнованный, "осердеченный" (по определению того же Белинского). Глубокий - и вместе с тем на редкость блестящий, сверкающий, вопреки известному афоризму Ницше "все, что золото, не блестит". Иронический - и одновременно романтический. Владеющий одинаково и лиризмом, и сарказмом, и парадоксом. Среди мировых писателей подобного же склада ум был у Гейне.

Читаешь - и переживаешь какой-то стремительный интеллектуальный и эстетический штурм, от которого подчас захватывает дыхание. Какой-то вдохновенный вихрь мыслей, претворяемых в образы, и образов, раскрывающих мысли. Читаешь - и словно погружаешься в студеный кипяток: язык горячей крови и холодной головы.

Герцен был мыслителем, общественным деятелем, философом истории, художником-беллетристом, мемуаристом и т. д. Но прежде всего и главным образом он, разумеется, публицист. Публицистика - его стихия, его страсть и слава, его подлинное и коренное призвание.

Он публицист везде: и в философских очерках, и в письмах туриста, и в мемуарах. Ему суждено было стать первым русским политическим публицистом большого стиля.

Публицистика - сложное и нелегкое ремесло: в нем наука переплетается с искусством. Публицистика широкого полета требует и зоркого ума, и литературного вкуса, и работы над формой, и немалых знаний, - исторических, экономических, философских, - и живого непрерывного интереса к злобам текущих дней. Публицист обязан неотступно следить, можно сказать, и за часовой, и за минутной, и за секундной стрелками истории. Вместе с тем надлежит ему крепко знать свою аудиторию, своего читателя, свою среду.

Этими данными публициста Герцен обладал в высокой мере: всепостигающий ум, несравненная литературная одаренность, энциклопедическая образованность, темперамент борца, политический интерес и политическая память, - все эти качества сочетались в нем богато и прекрасно. Разве лишь последнее требование - живая связь со средой, на которую опираешься, - было для него труднее выполнимо, чем недосягаемей возвышались его взгляды над уровнем социально близкого ему круга людей, и чем дольше длилась его разлука с родиной.

Печатью Герцена, горящей и жгучей, отмечены три десятилетия нашей общественной мысли, из коих одно - годы лондонской типографии - называли даже периодом его "литературной диктатуры". Своей "школы", обособленной и завершенной, он, правда, не создал. Для школы, доктрины, для партии он был слишком индивидуален, утончен, адогматичен, даже противоречив. Он называл Прудона "автономным мыслителем революции". Эта кличка очень подходит к нему самому. - "Я не учитель, я попутчик", - говорил он про себя. Он оплодотворил своими идеями различные течения русской прогрессивной мысли, но целиком не уместился ни в одном из них. Вместе с тем "скептическое посасывание под ложечкой" лишало его той волевой одержимости, которая бывает характерна для больших исторических деятелей в решающие исторические моменты. Постоянно тосковал он по "практическому действию", но единственной доступной ему формой дела оказывалось слово, и притом слово больше обличения, чем системы и программы. На то были причины не только объективные, но и субъективные, в свою очередь, конечно, связанные с его эпохой и его средой. Историческая репрезентативность его огромной фигуры бесспорна.