Березин Владимир
A chi Italia
Владимир Березин
A chi Italia?
Рассказ
Это повествование тяжело тем, что дневник начинает отдавать литературой. История с ним похожа на историю с работницей тульского самоварного завода, которую провожают на пенсию. Ей дарят самовар.
- Ох, спасибо,- говорит она со сцены. - А то, грешным делом, вынесу с завода деталей, соберу дома - то автомат получится, то пулемет.
Так и я, задумав письмо или дневник, решив написать любое слово на бумаге, получаю нечто иное.
Сейчас я буду рассказывать об итальянцах.
Видел я итальянцев, собственно, даже не итальянцев, а католиков, что собрали вокруг себя итальянские миссионеры. Видел я их зимой в пансионатах и летом - в таких же пансионатах. Итальянцев было мало, впрочем, были бельгийцы, американцы, перуанка и несколько настоящих африканских негров. А, надо сказать, что настоящих африканцев я люблю. Не тех, что развращены войной, а этих - простых и понятных нам.
И были там твердые в вере монахи, бегала взад-вперед визгливая польская женщина. На родине она жила в каком-то маленьком городе на совершенно польской реке Нил. Эта женщина звала всех к себе в гости, но я не знал ни одного человека, который посетил бы берега польского Нила. Как, кстати, не знал ни одного человека, который бы получил от нее обратно данные в долг деньги. Я, кажется, был единственным непострадавшим. Видимо, оттого, что денег не давал.
Она подставляла под удар, перепродавала слова и обещания множества людей. Эта стремительная комбинация перепродаж и подставок не нова, о ней не стоило бы говорить. Говорить стоит о другой, действительно уникальной черте этой женщины.
Полька говорила со скоростью печатного парадного шага - 120 слов в минуту.
Ее речь - с интонацией швейной машинки, с плавающими ударениями интернационального происхождения - вот что действительно встретишь редко.Появлялась там и другая, но - итальянская женщина с русским мужем. Человек этот был с легким налетом бандитской уверенности в жизни.
Остальные представляли все республики бывшего СССР.
Начальник и основоположник этого дела отец Лука был священником, единственным настоящим священником среди руководителей общины.
В России он жил давно и распространял тогда "Посев" и "Грани". Названия парные, как близнецы-братья, без особого значения для современного уха. Собирал он стихи каких-то католических диссидентов.
Потом к нему на московские собрания начали ходить разные люди. Как мудрый пастырь, Лука собирал вокруг себя людей не фанатично религиозных, а просто интересных. Разница в покупательной стоимости рубля и доллара была тогда разительной. Лука мог кормить своих заблудших и блудящих овец, среди которых оказались даже удивленные жизнью сатанисты.
Собрания превращались в камлания. В них, как в поданных к столу обычных пельменях, щедро политых уксусом, главной приправой была эссенция популизма. Что было общей чертой всей миссионерской деятельности того времени. И это, надо сказать, приносило успех. Община разрасталась, проповеди удавались, количество новообращенных росло. Внутри общины, и это понятно, рождались дети. Их тоже крестили, и дело шло.