Читать онлайн «Журнал «Синтё»: опыт выживания высоколобого журнала в условиях рыночной экономики»

Григорий Чхартишвили

Журнал «Синтё»: опыт выживания высоколобого журнала в условиях рыночной экономики

1

Статью, посвященную чему-нибудь японскому, изящнее начать с многозначительного хайку. Поскольку ничего подходящего из Басё или Такубоку на ум не приходит, сочиним сами:

Заросший пруд. Прыгнула в воду лягушка. А пруд оказался не таким уж заросшим.

Меланхоличная лягушка в данном случае — российские литературные журналы, которым сегодня так грустно, что хоть в омут головой. Причина — одиночество в мире масскультуры и еще гордыня.

У нас любят гордиться тем, что толстый литературный журнал — исконно русское и совершенно уникальное явление. Уж во всяком случае, пишут критики, только в России главная жизнь литературы происходит не в издательствах, а в журналах. Наши «толстяки» просуществовали двести лет, вынесли и самодержавие, и диктатуру, и маразм советской империи, а теперь, под бременем рыночной экономики и ее неизбежного порождения — диктата массовой культуры, хиреют. Видимо, прикажут долго жить или выродятся в карликовые заповедники литературного экспериментаторства. Потому что таков суровый закон жизни и иначе быть не может. Такова карма.

Псевдохайку:

Под дуновеньем злого урагана Согнулась в три погибели Тонкая слива.

На самом деле ничего кармически неизбежного в увядании литературных журналов нет. Следует заметить, что многие русские беды происходят исключительно из инфантильной уверенности в уникальности своего жизненного опыта. Приятно: продираешься первопроходцем через девственные репейники истории, где еще не ступала нога человека. Потом вдруг выходишь на полянку, а там следы костра, ржавая банка, пустые бутылки. И протоптанная тропинка, по которой можно было прийти сюда же, не утыкавшись колючками.

Если говорить о выживании литературных журналов, то тропинку в этом направлении давно протоптали японцы. Вот страна, где литература живет и создается именно в толстых журналах. Пусть им не двести лет, а сто, но ведь и новой, постфеодальной японской литературе ненамного больше. Японский читатель привык открывать свежие имена, читать новые произведения любимых писателей и впитывать критические суждения через главные толстые журналы. Их, главных, в Японии столько же, сколько в России. У нас пять — «Октябрь» (р.

1924), «Новый мир» (р. 1925), «Знамя» (р. 1931), «Дружба народов» (р. 1939), «Иностранная литература» (р. 1955). И у японцев пять — «Новое течение» («Синтё», р. 1904), «Литература и искусство» («Бунгэй», р. 1933), «Мир литературы» («Бунгаккай», р. 1933), «Композиция» («Гундзо», р. 1946), «Плеяды» («Субару», р. 1970). Еще в Японии есть множество полудилетантских \донин-дзасси\ («журнал единомышленников»), питомников молодой литературы. Они похожи на западные университетские, альтернативные и авангардные журнальчики. Необходимое, но маргинальное дополнение к литературному мэйнстриму. Все талантливое из \донин-дзасси\ моментально перекочевывает к «толстякам».

Главное дело больших журналов — выискивать таланты, а тех, кто уже выискан, лелеять и пестовать. Для этого журналы регулярно устраивают всевозможные конкурсы и учреждают многочисленные премии. В последнее время и русские журналы наконец оценили значение этих литературных хэппенингов. Только у нас получение писателем престижной премии пока еще не стало для издателей сигналом к действию — даже широко рекламируемый русский Букер не делает книгу бестселлером. Ну да ничего, это со временем придет, вот только цивилизуется немножко издательский мир. Первые приметы уже есть: улучшаются полиграфический уровень и общая культура книжных изданий, постепенно уходит в прошлое пиратство. Может быть, лет через пять-десять все встанет на свои места, и тогда русские литературные журналы займут в книжно-издательском ландшафте почетную вакансию священной горы Фудзи.