Вячеслав Белоусов
По следу Каина
Посвящается Аксентию Малицкому, Виктору Баранову, Александру Коневу, Евгению Попову, Людмиле Маскаевой, Тамаре Смирновой, Якову Котляру, Владимиру Киселёву, Павлу Свистуле и другим моим коллегам и товарищам тех времён, когда в 1987 году по указанию правительства и руководства Генеральной прокуратуры мы начали проводить почетную и благородную работу по реабилитации жертв политических репрессий
Часть первая
,в которой известный коллекционер Дмитрий Филаретович Семиножкин претендует на главное действующее лицо, однако вместо этого становится первой жертвой таинственных и трагических событий
Глава I
Нам только исполнилось по двадцать пять, и это было чýдное время.
Ещё не извёлся бесшабашный дух Никиты Сергеевича Хрущёва и не успел заматереть в новом кресле Леонид Ильич, а про Юрия Владимировича в такой глухомани, как наша, не только не слыхали, но ещё и не догадывались. Наоборот, как сейчас помню, я даже особо не удивился, когда однажды в обеденный перерыв, мчась в пирожковую, был окликнут добродушным басом и застыл, задрав голову: надо мной в верхотуре на подвесных лесах два удальца зубилом и молотком крушили с фронтона хмурого здания огромный барельеф с изображением вождя народов. Задумавшись, я второпях заскочил в отгороженную ленточками зону и едва увернулся от сыпавшихся осколков. Уже без усов и глаза вождь утратил былую свирепость, испуганно таращился оставшимся оком, не зная, куда деться от стыда и позора.
Оттепель, про которую обмолвился модный писатель, отогрела некоторым души в столице и забылась, а на окраине, в наших местах, она ещё продолжала буйствовать, обратившись в настоящую весну. И остановить её или не смогли, или не догадались, а, может быть, и побаивались. Тайное становилось явным, разоблачения следовали за разоблачением, откровения будоражили, взрываясь искрами ожидаемых ещё более ярких перемен.
Именно в те времена особенно известен стал старший следователь Павел Федонин.
Когда меня перевели в аппарат прокурора области, слава о нём гремела, как говорится, далеко за её пределами. Дела он подымал самые что ни на есть гиблые, запутанные, сложные; хитро и умело скрытые, попадая в его руки, они становились тем, чем были в действительности: грандиозно организованным, годами длившимся воровством народного добра, коварными хищениями миллионов и миллионов государственных средств. И, конечно, ужасно скандальными. Он арестовывал и передавал в суд не каких-то там упырей-мокрушников, а личностей с почтенными физиономиями при солидных портфелях, которые в городе были у всех на виду, рядом и вокруг того стола, куда простому люду с Криуш, Селений и Больших Исад ни носом, ни глазом.Газетки тогда выпускались редко, без специального разрешения об этом не писалось, но кое-что каким-то образом просачивалось, а остальное узнавалось по утрам в очередях и разносилось на кухнях многосемеек. Молниеносно обрастая домыслом и фантазией, молва разлеталась по городу, обретая величины снежного кома, пущенного с горы в знатный снегопад. Известный парадокс – слухи, словно птицы, мчатся, опережая средства связи. А всё тайное, запретное усваивается взахлёб, и попробуй возрази Нюрванне на углу Советской у водочного или поспорь с самой Фирюзой в забегаловке на Татар-базаре!